[...] Первый день Калиновский лишь кусал себе губы, неохотно даже отвечал на вопросы, но к вечеру не выдержал и объявил своё настоящее имя. Несмотря на все усилия членов комиссии, им не удалось исторгнуть от Калиновского подробного показания о личностях, составляющих революционную организацию края. Он, однако, откровенно сознался, что был распорядителем ржонда во всём крае и, как видно из показаний других лиц, он умел поддержать падающий революционный дух польского населения. Помещики его страшились, он свободно разъезжал между ними, воодушевлял нерешительных и запугивал слабых.

Калиновский был лет 26, крепкого сложения и с лицом жёстким и выразительным, короткие русые волосы были зачёсаны назад; таким я видел его в тюрьме за несколько дней до казни. Ему дали перо и бумагу и позволили свободно излагать свои мысли. Он написал отличным русским языком довольно любопытное рассуждение об отношениях русской власти к польскому населению Западного края, в котором между прочим высказал мысль о непрочности настоящих правительственных действий и полное презрение к русским чиновникам, прибывшим в край. Калиновский сознавал, что с его арестованием мятеж неминуемо угаснет, но что правительство не сумеет воспользоваться приобретёнными выгодами.

Казнь Калиновского совершилась уже в марте или в конце февраля 1864 г. и была едва ли не последнею в Вильне.

Было ясное, холодное утро; Калиновский шёл на казнь смело; придя на площадь, он встал прямо лицом к виселице и лишь по временам кидал взоры в далёкую толпу. Когда ему читали конфирмацию, он стал быстро делать замечания; так, например, когда назвали его имя "дворянин Викентий Калиновский", он воскликнул: "У нас нет дворян, все равны!" Полицмейстер покачал ему головой и просил замолчать. [...]