Кастусь Калиновский

Несколько лег назад автору настоящей работы довелось посетить местность, где провел свое детство Константин Калиновский, выдающийся революционный демократ, боевой руководитель восставших крестьян в 1863 г.

Старожилы рассказали, что хутор, некогда принадлежавший Калнновским, сгорел накануне первой мировой войны, и показали груду камней на пригорке, густо заросшем цветущим шиповником, — все, что осталось от дома, где некогда жили Калиновские. Очевидцев не нашлось, а камни говорить не могли. Только легенды можно было услышать в тех краях. Оставался другой путь — поиски архивных материалов. Скупые строки официальных донесении и справок сказали больше.

В брошюре рассказывается о жизни и деятельности Калиновского, освещается деятельность его по изданию и распространению первой белорусской революционной газеты «Мужицкая правда». В брошюре показано, как, скрываясь под разными именами, меняя внешность, Калиновский успешно руководил восстанием в Литве и Белоруссии в 1863 г. Его мужество и стойкость служили ярким примером для повстанцев, которые, будучи вооружены лишь косами да вилами, а в лучшем случае — охотничьими ружьями, на протяжении многих месяцев сражались с царскими войсками. Выданный предателем, Калиновский был арестован и 10 марта 1864 г. по приказу Муравьева-вешателя казнен.

Героическая, жизнь Калиновского является ярким свидетельством трагической судьбы первых революционных деятелей России, на протяжении многих десятилетий мучительно искавших правильную революционную теорию борьбы за счастье и свободу трудящегося народа. Советский народ чтит память выдающегося революционера. На одной из площадей Вильнюса, где некогда казнили борцов за свободу, ныне установлена мемориальная плита.

«Человечеству путь пролагать,
умирая в дороге...» Иван Франко

В 1863 г. в Белоруссии и Литве, как и в соседней с ними Польше, полыхало пламя народного восстания. Брошенные против повстанцев боевые дивизии, гвардейские полки, казачьи сотни и артиллерийские бригады не могли сломить сопротивление народа. Оставался неуловимым и народный вождь, умелой рукой направлявший ход борьбы. Царские ищейки, сбиваясь с ног, около двух лет рыскали по его следам. Открыли явочные квартиры в Белостоке, Вильно, Гродно, Свислочи, узнали несколько фамилий, под которыми он в разное время скрывался, но каждый раз вождь восставших успевал уйти из расставленных преследователями сетей. И все начиналось снова. Повстанцы гордились своим руководителем, его стойкость была для них примером.

В бой вводились новые резервы. Ксендзы и попы с высоких амвонов призывали народ сложить оружие, покориться царским властям. Призывы остались гласом вопиющего в пустыне. Каждые три дня по приказу царского сатрапа Муравьева-вешателя, командующего карательной армией, для устрашения восставшего народа публично вешали на площади г. Вильно пленных. В эти дни внимательный наблюдатель мог бы заметить, что из здания бывшего университета, расположенного рядом с губернаторским дворцом, каждый раз выходил коренастый молодой человек со смелым открытым лицом и шапкой белокурых волос. Он тоже шел на площадь, провожая в последний путь осужденных. Это был учитель гимназии Витоженц. Но кто же мог подумать, что под этим именем у самых окон штаб-квартиры обер-палача Муравьева скрывается неуловимый и бесстрашный вождь восстания Константин Семенович Калиновский, которого так долго и безуспешно ищут на обширных просторах края.

Глава 1. Родина, предшественники и друзья Калиновского

К. С. Калиновский родился 21 января 1838 г. в семье мелкопоместного дворянина Семена Стефановича Калиновского — владельца хутора Якушовка, за которым значилось двести десятин земли, близ местечка Свислочь Гродненской губернии и уезда. При рождении младенца (по обычаю, распространенному у католиков) нарекли двумя именами — Викентнй-Константин. Но одно из них не привилось, отпало, осталось просто Константин, а крестьянские ребятишки, с которыми мальчик провел свое детство, называли его привычным и любимым белорусским именем — Кастусь.

До семнадцати лет Константин прожил на хуторе отца. Дом, в котором прошли детские годы героя, не сохранился. По своему имущественному положению большая семья Калиновских (Константин имел семнадцать братьев и сестер) мало чем отличалась от семей окрестных крестьян и ремесленников. Глава дома занимался самыми разнообразными промыслами, имел разные профессии. В документах встречаются упоминания о том, что Семен Калиновский в своей небольшой мастерской выделывал льняное полотно отличного качества, не уступающее лучшим заграничным образцам. Особой близости между сыном и отцом, занятым затянувшимся делом в Сенате (долгое время оспаривалось дворянское достоинство рода Калиновских) не было¹. Мать Константина — Вероника Рыбинская (девичья фамилия) умерла вскоре после его рождения. Самое большое влияние на Константина оказал в детстве старший брат Виктор (1833—1862) — студент медицинского факультета Московского университета, активный участник революционного движения тех лет. Ему более других обязан Константин своим умственным развитием. Беседы со старшим братом помогли разобраться в жизненных впечатлениях, осмыслить виденные в детстве картины резких социальных контрастов, найти свое место в суровой борьбе угнетенных за лучшую долю.

Пройдя некоторую домашнюю подготовку под руководством старшего брата, Константин поступил в Свислочскую прогимназию, в которой обучался в течение 1846—1855 гг. Свислочская прогимназия в те годы была одним из лучших учебных заведений края. В 1864 г. она была закрыта по приказу Муравьева-вешателя в связи с тем, что многие ее воспитанники и учителя приняли активное участие в восстании 1863 г. Видимо, Константин Семенович не порывал связи со своими воспитателями и сверстниками.

Решающую роль в формировании мировоззрения Калиновского играла окружающая его действительность. На его глазах росло и ширилось сопротивление крепостного крестьянства произволу помещиков. Беспрерывно возникавшие крестьянские бунты, жестоко подавлявшиеся царизмом, приковывали к себе внимание общественности, заставляли лучших представителей интеллигенции и дворянства задумываться над судьбами человечества, над будущим своего народа, над горькой участью крестьянина, положением ремесленника, тяжкой долей раба-солдата. Осмысливанию жизненных впечатлений, поискам путей борьбы за свободу способствовали демократическая культура и традиции совместной борьбы против царизма народов России и Польши. Немалую роль сыграло здесь и то обстоятельство, что Калиновский вырос в Белоруссии, в местности, где встретились и переплелись такие мощные революционные потоки, как борьба польского народа за независимость и воссоединение своего разорванного на части порабощенного отечества, антикрепостническое русское движение и растущее сопротивление белорусского и литовского народов социальному и национальному угнетению. Отроческие годы Калиновского прошли в тех краях, где некогда провели юные годы Т. Костюшко, А. Мицкевич, где созрел талант Э. Ожешко, где все дышало памятью об этих деятелях. Этот небольшой уголок белорусской земли дал немало видных деятелей демократической культуры и революционной борьбы, и Калиновский по праву занимает среди них почетное место.

Освободительная борьба белорусского народа, с которой связал всю свою славно прожитую жизнь Калиновский, имела ряд специфических особенностей. Кроме жестокого социального и национального гнета русского царизма, белорусские крестьяне ощущали па своих плечах тяжесть непреодоленных остатков трехвекового владычества польских феодальных магнатов. Эти обстоятельства наложили своеобразный отпечаток на ход освободительной борьбы.

В те годы Белоруссия представляла собой типичную окраину крепостнической страны. Промышленность была развита слабо. Только, в Гродненской и отчасти в Минской губерниях значительное развитие получила суконная промышленность. Было развито также винокурение. Кроме этого, в крае было несколько сахароварочных, бумажных фабрик и металлургических предприятий, работавших на болотной руде. Но основная масса населения была занята земледелием. Показателем аграрного облика края было резкое преобладание сельского населения над городским. В среднем по краю только 10% населения проживало в городах, и лишь в более развитой промысловой Гродненщине городское население составляло около 14%. Современники называли Западный край (сюда входили литовские, белорусские и часть украинских губерний) «дворянским гнездом». Это было довольно меткое определение. Здесь проживала значительная часть дворян царской России. В Белоруссии на каждую тысячу жителей приходилось около семидесяти помещиков и священников. Огромным влиянием пользовались в крае феодальные магнаты — владельцы десятков тысяч крепостных крестьян. Среди них были князья Радзивиллы, Паскевич, Виттгенштейн, графы Потоцкие, Зубовы, Тышкевичи, Чапские. Некоторые из них принадлежали к старинным польским, литовским, белорусским аристократическим фамилиям, другие являлись крупными царскими сановниками и потомками фаворитов русских императриц, но крепостным крестьянам белорусам и литовцам одинаково горько жилось и под гнетом польских панов, и под сапогом царских вельмож, и католиков и православных.

Крепостные крестьяне вынуждены были отбывать в пользу помещиков различные повинности. По традиции крестьяне должны были получать от помещика в свое пользование две трети земли и отдавать в его распоряжение одну треть урожая. Фактически же получалось не так. У крестьян накануне падения крепостного права осталось не более трети земли, а повинности их в пользу помещика намного превысили половину крестьянского дохода. По образному выражению поэта-демократа Сырокомли, крестьяне Литвы и Белоруссии платили помещику и за нивы, и за воды, и за солнце, и за крышу над головой, и за воздух, которым дышали, и за полевые цветы, и за утренние росы, и чуть ли ни за то, что на свет народились.

Отмечая усиление крепостнического гнета, К. Калиновский позже писал, что помещики требуют уже не три и не шесть дней барщины с крестьянского двора, как было в старину, а шесть дней с каждой рабочей души, что крестьяне лишены всех прав, на них взвалено огромное бремя государственных налогов, податями обложены и мужицкие земли, и мужицкие хаты, и мужицкие души, и мужицкие дети, и мужицкий скот, живые и мертвые. Царских чиновников, верой и правдой охранявших помещичье добро, грабивших и разорявших крестьян, Калиновский сравнивал с прожорливой саранчой. По его словам, эта чиновная братия при своем проворстве, ловкости, своеобразном понимании справедливости и правды умела так обобрать попавшего к ней в руки человека, что вырваться от нее можно было только раздетым догола, в чем мать родила.

Под невыносимым и все возраставшим гнетом крепостников-помещиков и феодального государства многие крестьяне разорялись, лишались полевых наделов земли и своего хозяйства, превращались в бездомных батраков, по местному «кутников» (от слова угол, кут). Этому разорению до некоторой степени способствовало то обстоятельство, что в крае не существовало общинного землепользования. (Общины здесь были уничтожены еще в XVI веке польскими королями.) В крае было много безземельных батраков. В Гродненской губернии, например, из 87 тыс. дворов крепостных крестьян около 13 тыс. составляли батраки. Значительная часть крестьян была переведена помещиками на положение «огородников». Так назывались те крестьяне, которые имели только усадьбу с небольшим огородом. Но и лишенные земли «кутиики» и «огородники» также отбывали в пользу помещиков значительные повинности и делили с ними свои скудные доходы.

Одновременно с массовым разорением крестьянства происходил процесс имущественного расслоения деревни. Богатые крестьяне владели десятками десятин земли, содержали много скота, нанимали по нескольку батраков из среды своих же односельчан. Но и они были недовольны крепостным правом. Им запрещалось покупать землю, стеснялись торговые операции, помещик требовал отчисления в свою пользу значительной доли дохода и т. д. Очень хорошо о всех этих противоречивых процессах, подтачивавших основы крепостного права, сказал В. И. Ленин: «...крепостное право стесняло одинаково всех — и крепостного бурмистра, накопившего деньжонок и желавшего пожить в свое удовольствие, и хозяйственного мужика, ненавидевшего барина за поборы, вмешательство и отрывание от хозяйства, и пролетария-дворового и обедневшего мужика, которого продавали в кабалу купцу; от него страдали и купец-фабрикант и рабочий, и кустарь и мастерок»².

Социальное угнетение переплеталось с национальным. В крае проживали, помимо белорусов и литовцев, также евреи, латыши, поляки, татары, немцы, русские, украинцы. Значительная часть помещиков отличалась от крепостных крестьян по вере и национальной принадлежности. Так, например, польским помещикам принадлежало в некоторых губерниях до 95% всех имений. В их руках по существу находилась судьба миллионов крепостных крестьян. Ведь и местные-то чиновники в большинстве своем были выходцами из того же польского или ополячившегося дворянства.

Польские, русские, немецкие, белорусские помещики совместно угнетали крестьян. Они относились к ним, как к людям низшего сорта, презрительно называли их не иначе, как «быдло», «хамы», «рабочая скотина». Не могло быть и речи об уважении национальных прав и человеческого достоинства крестьян — белорусов и литовцев. Преследования, надругательства помещиков переплетались с угнетением народа со стороны царского правительства, которое не признавало за населением края никаких прав, глушило и давило национальную культуру, грубо оскорбляло национальное достоинство. И царские чиновники и польские магнаты сходились в том, что и речи быть не может о существовании белорусской и литовской народности. Белорусский язык считался, по мнению помещиков-поляков, «местным наречием» польского, но засоренного русскими словами. Царские чиновники-русификаторы возражали, говоря, что это — русский язык, но подвергшийся искажению. Однако и те и другие сходились на том, что это «наречие» надо как можно скорее искоренить, выкорчевать, ни в коем случае в школы не допускать и даже церковные книги на белорусском языке не издавать. Дошло до того, что даже само название «Белоруссия» стали изгонять из употребления.

С целью натравливания различных национальностей друг на друга и создания лучших условий для подавления национальной культуры царизм дробил единые в этнографическом отношении районы страны, включая их в различные административные единицы. Часть территории Белоруссии совместно с частью литовских земель была выделена в специальное генерал-губернаторство и подчинена управлению царского наместника — виленского генерал-губернатора. Другая часть Белоруссии была разделена на губернии, причем последние образовывались из районов, населенных различными национальностями. Все это делалось для подавления растущего национального самосознания коренного населения края.

Однако вопреки русификаторской политике царизма, в обход рогаток цензуры и жандармских преследований росла и крепла молодая демократическая культура белорусского народа. Появились распространявшиеся в нелегальных списках первые белорусские сатирические поэмы «Тарас на Парнасе», «Энеида навыворот», а также масса памфлетов, так называемых «Гуторок». В этих произведениях повествование велось от имени крестьян. В живой народной речи этих сочинений едко и метко высмеивались помещики, управляющие, чиновники, военщина. Нередко доставалось и самому царю. В то же время в них не раз высказывалось глубокое уважение к братским русскому и польскому народам, к гениальным деятелям русской и польской культуры. В борьбе со своими угнетателями белорусский народ искал и находил братскую руку своих соседей, опирался на помощь и поддержку лучших представителей русского и польского народов.

Появление первых литературных произведений на белорусском языке свидетельствовало о начавшемся пробуждении национального самосознания народа, о том, что борьба против крепостничества переплеталась с борьбой за национальное равноправие и независимость. Годы падения крепостного права, по словам В. И. Ленина, явились эпохой буржуазно-демократических движений вообще, буржуазно-национальных в частности, эпохой ломки феодально-абсолютистских учреждений. Выражением коренных интересов трудящихся того времени, т. е. прежде всего крестьянства, явилась идеология революционного демократизма. Ее крупнейшим представителем в Белоруссии и стал Калиновский.

Во всей своей деятельности Калиновский опирался на опыт предшественников и в первую очередь на революционные традиции своего народа и народов России и Польши. Он умело использовал это ценное наследие, обогатил его, развил дальше. Еще дворянские революционеры — декабристы в России, члены «Патриотического общества» в Польше, «Союза военных друзей» в Литве — пытались установить между собой связь, подготовить совместное выступление против царизма. Однако свойственная дворянским революционерам ограниченность, непонимание созидательной роли народных масс в историческом процессе обрекли их на поражение. Даже наиболее радикальные из дворян-революционеров не признавали за малыми народами, подобно белорусскому, права на самоопределение, видели в них только наиболее угнетенную часть народа, а не силу, способную отстаивать свое достоинство, свой язык, культуру, создать свое государство и управлять им с успехом. К тому же польские шляхетские революционеры смотрели на Белоруссию только как на часть польской земли и не решались провозгласить клич уничтожения помещичьего землевладения. Налицо был разрыв между народом и дворянами-революционерами. В Белоруссии этот разрыв усиливался еще и тем, что местное дворянство в подавляющей своей части подверглось ополячиванию, отреклось от языка, культуры, веры своего народа, что, естественно, не способствовало пониманию им народных дум и чаяний. Все это мешало даже лучшим из дворянских революционеров по достоинству оценить роль и значение белорусского народа в общей борьбе против угнетателей.

Новое поколение революционеров, продолжая дело декабристов, стремилось учесть их опыт, избежать повторения ошибок, подготовить удар по царизму и крепостничеству на основе широкого участия народных масс России, Польши, Белоруссии и Литвы. В конце 30-х XIX века в Вильно среди студентов Медико-хирургической академии возникает первая в крае революционно-демократическая группа во главе с Францишеком Савичем. Пионеры революционного демократизма в Белоруссии и Литве требовали уничтожения социального и национального неравенства, свободы совести, ликвидации помещичьего землевладения. В своих стихах Ф. Савич, который был одним из первых поэтов-демократов Белоруссии, обращался с призывом к крестьянам — белорусам, украинцам, литовцам объединиться на погибель панам и царям, чтоб исчезли тираны и «следа не осталось на земле от погани этой». Ф. Савич и его молодые друзья понимали, что уничтожение самодержавия и крепостничества невозможно без установления единства действий всех угнетенных наций, скованных одной цепью. Они установили контакт с польской революционной организацией, созданной С. Конарским. С другой стороны, группа Савича связалась с группой революционно-настроенных офицеров в частях виленского гарнизона, которой руководил поручик Аглай Кузьмин-Караваев. Действуя совместными силами, русские, польские, белорусские революционеры вели пропаганду среди крестьян, ремесленников, солдат, готовили подпольную типографию, но в разгаре этой работы, выданные предателем, большей частью были арестованы.

Великий русский революционер-демократ А. И. Герцен высоко ценил вклад этих деятелей в борьбу за свободу и дружбу народов России и Польши. В своем письме к французскому историку Мишле («Русский народ и социализм») он назвал их имена в ряду других имен, символизирующих несгибаемую волю народов в борьбе с царским самовластьем. Пионеры революционного демократизма в Белоруссии и Литве потерпели поражение и пошли на каторгу, эшафот, ссылку, но дело их было продолжено. В 40-х годах XIX века в крае возникает «Союз литовской молодежи», рассматривавший себя как непосредственного продолжателя дела Караваева, Савича, Конарского. Виднейшие члены этой организации — Сигизмунд Сераковский, братья Францишек и Александр Далевские, Евстафий Врублевский — были связаны с петрашевцами (Момбелли, Филипповым, Плещеевым), установили контакт с Т. Шевченко. Самой революционной частью «Союза литовской молодежи» были молодые ремесленники Минска, Вильно, Гродно и студенчество. По свидетельству современников, молодежь под влиянием революционной поэзии Мицкевича, статей Белинского, лекций Грановского и особенно революционных событий на Западе (революции 1848 г. во Франции и Германии, восстания 1846 г. в Галиции) «рвалась к оружию». И эта группа революционеров была выслежена и разгромлена царизмом, но она сделала великое дело, передав эстафету борьбы с произволом крепостников новому поколению борцов, среди которых мы уже видим и братьев Виктора и Константина Калиновских.

Встреча Калиновского с этими революционерами, знакомство с их самоотверженной деятельностью, увлечение их примером — существенный момент в становлении его революционно-демократической идеологии. Калиновский всегда с уважением и сочувствием отзывался о своих предшественниках по революционной борьбе и подчеркивал, что следует за теми, кто гибнет в сибирских снегах за правое дело, что он рассматривает свою работу как продолжение и завершение начатого ими труда.

В 1855 г. Калиновский окончил прогимназию и выехал в Москву к старшему брату Виктору, известному в революционных кругах деятелю. В 1856 г. братья переезжают в Петербург. Виктор полностью отдается революционной работе, а Константин поступает на юридический факультет университета. Студенческие годы (1856—1860) можно назвать периодом становления революционного миросозерцания Калиновского. Именно в эти годы он окончательно определил свое место в жизни и борьбе.

Годы пребывания Калиновского в университете совпали с периодом оживления общественной жизни и подъема освободительного движения, наступившего после поражения России в Крымской войне. В стране резко обостряются классовые противоречия, усиливаются крестьянские волнения, активизируется деятельность революционных разночинцев. Во главе освободительного движения идет Петербург. Здесь выходит орган русских революционных демократов — «Современник». Отсюда раздается на всю страну могучий голос Чернышевского, сзывающий под знамена крестьянской революции лучших сынов страны. Его призыв подхватывает и усиливает целая плеяда талантливых публицистов и высокоодаренных художников, пером и кистью способствующих пробуждению страны от зимней николаевской спячки.

Кризис крепостнической системы, развитие промышленности и торговли сопровождались пробуждением национальных окраин, где усиливается освободительное национальное движение, сочетавшееся с борьбой крестьян против гнета феодалов. Это движение охватило Украину, Белоруссию, Литву, Финляндию, но особой силы достигло в Польше. К концу 50-х годов в стране сложилась революционная ситуация, характеризуя которую В. И. Ленин писал:

«Оживление демократического движения в Европе, польское брожение, недовольство в Финляндии, требование политических реформ всей печатью и всем дворянством, распространение по всей России «Колокола», могучая проповедь Чернышевского, умевшего и подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров, появление прокламаций, возбуждение крестьян, которых «очень часто» приходилось с помощью военной силы и с пролитием крови заставлять принять «Положение», обдирающее их, как липку, коллективные отказы дворян — мировых посредников применять такое «Положение», студенческие беспорядки — при таких условиях самый осторожный и трезвый политик должен был бы признать революционный взрыв вполне возможным и крестьянское восстание — опасностью весьма серьезной»³.

Революционный подъем вызвал к жизни замечательные, полные страсти и огня статьи Чернышевского, Добролюбова, Герцена, Огарева, поэзию Некрасова и Михайлова, способствовал рождению лучших романов Гончарова, Тургенева, Писемского, драматургии Островского, сатиры Салтыкова-Щедрина, Курочкиных и Степанова. Общий демократический подъем, охвативший страну, содействовал расцвету талантов «могучей кучки» в музыке и рождению передвижников в живописи. Рожденные революцией, эти замечательные творения человеческого гения в свою очередь оказали огромное революционизирующее влияние на ход событий того времени.

Оказавшись в Петербурге среди бушующего революционного моря, студент Калиновский со всей страстью отдается работе. Студенчество тех лет было одним из передовых отрядов освободительного движения. Правительство, напуганное небывалым ростом народного возмущения, оказалось вынужденным приоткрыть двери университетов для детей неимущего дворянства и разночинцев. Это способствовало демократизации студенчества, оживлению университетской жизни. Учащаяся молодежь создает свои органы самоуправления, кассы взаимопомощи, библиотеки, кооперативные лавки и даже свой студенческий суд. Стал выходить сборник студенческих работ. Специально созданные комиссии студентов периодически производили проверку условий жизни своих коллег. Вскрывались факты, когда студенты в зимних условиях ютились в жалких сараях, использовали для ночлега старые шкафы и хижины, более напоминавшие собой собачьи конуры, нежели человеческое жилье. Организация взаимной помощи в этих условиях была первым и безотлагательным шагом, и Калиновский с увлечением отдается этому делу. Сам он живет в тяжелых условиях. Отец его, обремененный большой семьей, отказывается помогать сыну, и Калиновскому приходится существовать на казенную стипендию — семь рублей в месяц, поддерживая свой бюджет репетиторством в чиновничьих домах столицы. Тяжелые материальные условия подрывали силы, подтачивали здоровье братьев Калиновских⁴. Константин дважды за время учебы в университете перенес тяжелые заболевания, но ни тот, ни другой не прекращали своей общественно-революционной деятельности.

Среди студентов университета — выходцев из Белоруссии и Литвы возникло землячество, одним из руководителей которого стал К. Калиновский. В члены этого общества принимали студентов, имевших не менее пяти рекомендаций товарищей. Вступавший вносил взнос сообразно своему имущественному положению и возможностям, который затем шел на помощь нуждающимся товарищам. Была создана касса взаимопомощи, кооперативная библиотека. Лица, желавшие пользоваться библиотекой, платили особый взнос (около 40 копеек в месяц). Собранные таким образом суммы шли на пополнение книжного фонда. Для библиотеки снималась специальная частная квартира, которая одновременно служила местом проведения студенческих сходок. Сходки собирались из депутатов, от каждого факультета по 4—5 человек.

Главную роль в жизни землячества играли выборные лица: кассир, библиотечный совет из пяти членов, определявший выбор вновь приобретаемых книг, и библиотекарь, на обязанности которого лежало сохранение и расширение книжного фонда. Все эти лица выбирались сроком на один год; особенным уважением среди товарищей пользовался библиотекарь. Он считался как бы главой общества и на сходках имел право окончательно решать обсуждавшиеся вопросы. Факт избрания К. Калиновского на эту должность говорит сам за себя. Товарищи по университету уже много лет спустя вспоминали о нем с любовью и уважением, подчеркивая, что он всегда вставал на защиту коллег, всегда готов был поделиться последним куском хлеба с друзьями.

Как ни важна была работа в студенческом землячестве, она не могла полностью поглотить ни сил, ни внимания Калиновского. Учебу в университете, активное участие в жизни землячества, в организации студенческой взаимопомощи он умело сочетал с нелегальной студенческой деятельностью. И надо сказать, что Калиновский находил для всего время, справлялся со всеми своими многогранными и трудными обязанностями. Из года в год улучшались его академические показатели, и к окончанию университета он шел одним из первых, опережая многих из своих аристократических однокурсников, твердивших о приверженности к науке, о нежелании отвлекаться посторонними делами, как величалась на их изысканном жаргоне общественная и революционная деятельность.

Но Калиновский не думал замыкаться в узкую скорлупу избранной специальности, ограничиваться чтением академических лекций и ученых трактатов жрецов «чистой науки». Изучение юриспруденции, экономики страны, ее истории и культуры он подчинил более важной и возвышенной задаче — поискам путей борьбы за свободу своей горячо любимой родины. Не найдя ответа на мучившие его вопросы в академических фолиантах, он обратился к революционной литературе, окунулся с головой в деятельность нелегальных кружков столицы.

С обострением классовой борьбы и оживлением общественной жизни в стране студенчество университета разделилось на несколько групп. Дети богатых родителей, получившие презрительную кличку — «хлыщи», с пренебрежением относившиеся к товарищам, не принадлежавшим к их кругу, образовали правое крыло. Эта группа отстаивала необходимость сохранения существующего строя незыблемым. Маскируя свой консерватизм, она заявляла, что студенты не должны вмешиваться в политическую жизнь, отвлекаться от занятий, что пользу отечеству можно принести, только получив специальное образование. Другая группа, умеренных, не отвергала политических проблем, но полагала, что нужно использовать дарованные правительством права, мирно и спокойно пользоваться университетскими вольностями. Она была противником революционных методов борьбы.

Умеренные из числа поляков мечтали о возрождении своего отечества, но все надежды возлагали на дипломатическое вмешательство западных держав и потому с пристальным вниманием следили за политической жизнью Европы, ожидая подходящего, по их мнению, момента для постановки польского вопроса.

Левое течение, к которому принадлежало большинство студенчества, носило среди своих товарищей наименование «красного», враги называли их «волками», поскольку они выдвигали самые радикальные требования. В этой группе студентов среди выходцев из Белоруссии и Литвы, по отзывам современников, особенно резко выделялся Константин Калиновский. «Левые» верили в народную революцию, в социальный переворот и в этом отношении вполне солидаризировались с русскими революционными демократами, которым они симпатизировали. В спорах и диспутах приверженцы Калиновского провозглашали себя сторонниками «Колокола» и «Современника».

Возлагая все свои надежды на крестьянскую революцию, они решили после окончания университета поступить на такую службу, чтобы иметь доступ к крестьянам и побуждать их к революции, доказывать им, что только тогда они будут свободными, когда сами возьмутся за оружие. К. Калиновский объединил вокруг себя лучшую часть студентов — белорусов и литовцев и связался с другими революционными группами.

Студенческая группа Калиновского была связана с более крупной и зрелой революционной организацией, созданной среди офицеров — слушателей военных академий и училищ столицы. Руководящая группа студенческого общества: К. Калиновский, Э. Юндзил, Э. Вериго, Ф. Когновицкий — была принята в состав этого общества, посещала собрания его членов, политические диспуты и литературные вечера, устраивавшиеся с целью пропаганды идей революционного демократизма. Во главе этого военного офицерского союза, объединявшего только в Петербурге свыше 70 революционно-настроенных офицеров многих национальностей, стоял Сигизмунд Сераковский. Сближение и дружба с этим замечательным человеком — важная веха на жизненном пути К. Калиновского.

Сигизмунд Игнатьевич Сераковский (1826—1863 гг.) в молодости был одним из руководителей «Союза литовской молодежи». За свою революционную деятельность был арестован и сослан в солдаты Оренбургского корпуса. В ссылке заочно подружился с Т. Г. Шевченко, переписывался с ним, именуя великого поэта «батько» и «наш лебедь». Шевченко отвечал ему столь же глубоким и светлым чувством. «Вдохновенным Сигизмундом», «настоящим поэтом» называл он своего польского товарища и соизгнанника. Дружба Сераковского с Шевченко во многом способствовала их взаимному духовному обогащению.

Летом 1856 г., вернувшись в столицу, Сераковский познакомился с Чернышевским, стал сотрудником «Современника» и одним из ближайших соратников Николая Гавриловича Чернышевского в борьбе за сплочение всех революционных сил страны и подготовке крестьянской революции. Чернышевский высоко ценил Сераковского, считая его очень умным и очень хорошим человеком.

Сплачивая вокруг Чернышевского, Добролюбова, Герцена, вокруг поднятого ими знамени революционного демократизма лучшую, передовую часть офицерского корпуса, Сераковский и его друзья придавали особое значение подготовке совместного выступления революционных сил Польши и России против царизма и основные свои кадры направляли в Белоруссию, Литву и Украину, стремясь на месте подготовить необходимые условия для совместного выступления. Не случайно виднейшими деятелями этой организации были уроженцы Белоруссии, Литвы, Украины, выходцы из беспоместного дворянства, мелкого чиновничества.

Правой рукой Сераковского по руководству союзом был Виктор Калиновский. Виднейшими деятелями организации являлись: Людвиг Михайлович Звеждовский — сын коллежского регистратора, уроженец Виленской губернии; Ярослав Викторович Домбровский — сын титулярного советника, уроженец Волыни; Валерий Врублевский — сын беспоместного дворянина Минской губернии. Все эти лица вошли в историю как стойкие революционеры, связавшие всю свою жизнь с борьбой за свободу крестьян, а затем и рабочих, дравшиеся за нее на полях Польши и Литвы, на баррикадах Парижа. Свой славный и трудный путь революционеров они начали в Петербурге. Именно здесь, в атмосфере подъема русского революционного движения, под непосредственным влиянием руководителей последнего, братья Калиновские, Сераковский, будущие генералы Коммуны Врублевский и Домбровский, безвременно погибший в бою их друг Звеждовский учились руководствоваться во всей своей деятельности интересами трудящихся, стойко отстаивать их, не идя ни на какие компромиссы с угнетателями народа.

Революционная офицерская организация, руководимая Сераковским, Домбровским, Виктором Калиновским, членом которой был и младший Калиновский — Константин, охватывала своим влиянием не только слушателей военных академий, училищ и университетов, но и делала успешные попытки ведения революционной работы непосредственно в воинских частях и лагерях. С ее деятельностью связан ряд крупных антиправительственных выступлений. Так, осенью 1860 г. слушатели Инженерной академии (в Петербурге) в количестве 115 человек в знак протеста против действий реакционного генералитета одновременно подали рапорты об отчислении их из академии, солидаризируясь со своими двумя товарищами, отчисленными из академии. Уговоры не помогли, офицеры (в их числе были и русские, и поляки — уроженцы Белоруссии, близкие друзья Калиновских) оставались непреклонны. Фактически после ухода 115 офицеров Инженерная академия в течение года пустовала, так как в ней осталось около десяти слушателей. А. Герцен в «Колоколе» назвал это событие подвигом ста пятнадцати благородных офицеров.

Не успело прийти в себя от этих событий ошеломленное начальство, как последовал новый массовый протест офицеров. Группа слушателей Академии генерального штаба и офицеров столичного гарнизона в 106 человек публично выступила на страницах газеты против палочной дисциплины в армии, невзирая на приказ царя, запрещавший действия «скопом или заговором»⁵. Приветствуя действия офицеров, поставивших выше мнимой чести царского мундира отстаивание попранных прав человека, Герцен опять пишет, что нельзя стоять в стороне от борьбы, когда офицеры сотнями выступают против правительства.

Летом 1862 г. по приказу царя группа офицеров, подозреваемая в принадлежности к революционной организации, была арестована и предана суду. Несколько человек было приговорено к смертной казни. Приговор держался в секрете и был приведен в исполнение тайно. Когда же об этом стало известно, товарищи осужденных и расстрелянных организовали в память о них в гарнизонах обеих столиц и в войсках, стоявших в Польше и Литве, панихиды, превратившиеся в демонстрации протеста, распространяли в войсках и среди гражданского населения прокламации с призывом продолжать борьбу, начатую расстрелянными, и отомстить царизму за невинно пролитую кровь.

Все эти факты говорят о силе и влиянии этой революционной организации. Надо ли говорить о том, какую великую революционную закалку получил Калиновский, участвуя в деятельности этого союза единомышленников, в котором плечом к плечу трудились русские иполяки, украинцы и белорусы, блестящие офицеры генерального штаба и нищие студенты, канцеляристы и адъютанты генерал-губернаторов.

В нелегальных офицерских и студенческих кружках в столице и провинции зачитывались «Колоколом» и «Современником», горячо и страстно обсуждали статьи Герцена и Добролюбова, новые романы Тургенева, вели споры о приближавшемся восстании и его программе. Здесь, в кругу своих друзей — выходцев из Белоруссии, Литвы, Польши, Украины — мечтал о приходе новой эры — эры дружбы народов вдохновенный Сераковский. Здесь Чернышевский убеждал своих польских товарищей отказаться от притязаний на украинские и белорусские земли, отвергая их ссылку на историческое прошлое, разъясняя, что Люблинская уния — сговор в верхах, союз угнетателей, а никак не добровольное объединение народов.

В этой полной жизни и огня атмосфере творческих споров, дружеских дискуссий формировалось мировоззрение целого поколения революционеров, начинался жизненный путь героев народных битв 1863 г. Трудно переоценить значение этих встреч и для Калиновского, многие годы находившегося в ближайшем окружении вождей революционного демократизма. Пока не удалось найти прямые доказательства непосредственного и прямого знакомства Калиновского с Чернышевским и Добролюбовым, их личных встреч. Возможность подобных встреч не исключена, хотя сводить к ней всю проблему влияния идеологии революционного демократизма на Калиновского было бы, конечно, ошибкой. Важно уже и то, что в петербургский период своей жизни Калиновский был очень близок к лицам, входившим в состав дружеского круга руководителей «Современника». С ними он мог встречаться и в редакциях журналов и на квартире Сераковского, которую, как известно, посещал Чернышевский. Частыми гостями в ней были также и братья Калиновские. В период учебы в университете и участия в деятельности революционных кружков столицы Калиновский становится сторонником революционно-демократических принципов, которые называл великими философскими идеями своего времени. Борьбе за эти великие идеалы человечества он отдал все свои силы, а затем и молодую, не успевшую расцвести жизнь. Революционная деятельность Калиновского-студента не ограничивалась столицей. И находясь в далеком Петербурге, он не терял связи с родиной, часто посещал во время каникул Гродно и Вильно. Необходимость подобных поездок диктовалась, конечно, не только воспоминаниями детства. В годы революционной ситуации в Белоруссии, как и в других районах и городах страны, возникали нелегальные кружки. В организации и руководстве их деятельностью активную роль играли Калиновский и его товарищи по Петербургу из среды студентов и офицеров.

Первые революционные кружки возникли среди офицеров 3-й артиллерийской бригады, стоявшей в г. Слониме, в частях 1-й кавалерийской дивизии, размещенной по городам и местечкам Литвы (начальником штаба дивизии был друг Чернышевского полковник Иван Федорович Савицкий), в частях 3-й пехотной дивизии, расквартированной в Гродненской губернии, а также среди воспитанников Полоцкого и Виленского кадетских корпусов, старших гимназистов. Но особенно активное участие принимали в революционном движении разночинцы — мелкие чиновники, учителя, низшее духовенство.

В 1861 г. при участии Константина Калиновского и его товарищей по университету Эдмунда Вериго и Эмануила Юндзила среди ремесленной молодежи, молодых чиновников и учителей г. Вильно возник революционный кружок Витковского. Члены и руководители кружка рассматривали себя как прямых продолжателей дела Савича, Конарского и Караваева и ставили перед собой задачу развертывания революционной агитации среди крестьянства, ремесленников, учащейся молодежи. На собраниях и литературных беседах, проводившихся членами кружка с участием молодых ремесленников и старших гимназистов, читали и обсуждали стихи Мицкевича и Шевченко, повести Гоголя, статьи Герцена и Добролюбова. Кружок был раскрыт полицией, и виднейшие члены его арестованы. При обыске у руководителя кружка Викентия Витковского была найдена рукопись «Будем любить друг друга», которая, по словам царских следователей, была полна республиканских идей. В ней высказывалось убеждение, что не далек тот день, когда «польется кровь палачей, падут со своих поднебесных тронов деспоты и солнце свободы озолотит всю землю!» Рукопись свидетельствует, что молодые друзья Калиновского мечтали об установлении социальной и национальной справедливости, об установлении отношений между нациями, основанных на дружбе и взаимной помощи. Они понимали, что путь к этому труден, но смело вступили на него. «Пусть жизнь народов, их историческое поприще, — писал Витковский, — ознаменованы кровавыми следами. Обильные капли кровавого пота падают и пропитывают родную землю. И не будет ли это одной из великих сил, укрепляющих любовь к отечеству!» Не случайно генерал-губернатор Северо-Западного края, ознакомившись с делом кружка, сообщал шефу жандармов, что члены его подговаривали крестьян и подготавливали их к восстанию, распространяя ненависть к правительству.

Кружок Витковского не был единственным. Существовали и другие подобные объединения молодежи. Так, например, среди воспитанников Виленского кадетского корпуса в те же годы существовал кружок почитателей Чернышевского и Добролюбова. Из писем, перехваченных царскими жандармами, видно, что члены кружка организовали коллективную подписку на журнал «Современник», проводили чтение и обсуждение напечатанных в нем статей Чернышевского, Добролюбова, Антоновича, бичующих самодержавие, которые приводили их в восторг. Под влиянием своих любимых писателей молодежь Вильно сделала попытки сближения с окрестным крестьянством и ремесленниками с целью ведения революционной пропаганды и «изменения некоторых из понятий мужичков», как выразился один из виленских последователей Чернышевского. «Кадеты шалят, не слушают своих воспитателей», — в тревоге доносили жандармы из Вильно под влиянием всех этих событий. Да и как же тут не бить тревоги, когда в учебном заведении, призванном готовить верноподданных защитников веры и царя, свили себе прочное гнездо атеисты и царененавистники, когда из окон этого корпуса бросают гнилые яблоки и другие, не очень приятно пахнущие предметы, равно и «различные твердости» прямо на головы офицеров, отличившихся в борьбе с «мужиками-бунтовщиками».

Все эти факты свидетельствуют о том, что молодежь Белоруссии и Литвы стремилась в разных формах и разными путями принять участие в великой борьбе за преобразование родины, развертывавшейся на обширном пространстве от Невы до Вислы и от Волги до Немана.

Глава 2. Создатель революционной организации

Весной 1860 г. К. Калиновский окончил университет со степенью кандидата прав и вскоре выехал на родину с целью непосредственного участия в революционном движении и подготовке народных масс к восстанию. Первые данные о его пребывании в Гродненской губернии относятся к началу 1861 г. Он сделал попытку поступить на службу в канцелярию генерал-губернатора, но получил отказ под предлогом отсутствия вакансий. Шаг этот был совершен им для оправдания своего пребывания в крае и сокрытия подлинных мотивов приезда, так как фактически он находился уже на положении профессионального революционера. Вскоре Калиновский был вынужден перейти на нелегальное положение. Опираясь на свои личные связи и обширные знакомства, он успешно объединил местные кружки в одно нелегальное общество. В созданный им революционный комитет в Гродно, который возглавил работу на территории Западной Белоруссии, кроме Калиновского, вошли: поручик корпуса лесничих Валерий Врублевский, в то время начальник егерской школы в Соколке, братья Заблоцкие (Эразм — губернский секретарь и Юлий — доктор и поэт), землемеры Иосиф Милевич и Феликс Рожанский, офицер Ян Ванкович, представлявший в комитете революционные организации в частях местных гарнизонов, ксендз Козловский, сочувственно относившийся к национально-освободительному движению. Все эти лица, по словам Ф. Рожанского, были демократами по своим убеждениям. Их называли позже красными, потому что они выдвинули программу народной революции, сочетая борьбу за национальную независимость с освобождением крестьян от крепостничества и уничтожением помещичьего землевладения.

Непосредственным помощником Калиновского в работе по подготовке восстания был Валерий Врублевский (впоследствии генерал Парижской коммуны). Врублевский в 1859 г. прибыл в Белоруссию из Петербурга, где он обучался в Лесном институте. Волевым человеком и страстным революционером он проявил себя уже в эти свои молодые годы.

Созданная усилиями Калиновского и Врублевского революционная организация, по свидетельству участников событий, «приняла решение обратить всю возможную силу пропаганды на крестьян». В связи с этим центр своей деятельности революционеры перенесли в деревню. Это была ставка на подготовку народа к восстанию. Конспиративная организация Калиновского и Врублевского охватывала обширный район. Расширяя свою деятельность не только по Гродненской, но и Минской, Виленской и даже Ковеиской губерниям, стремясь установить связь с местным крестьянством, она посылала своих членов на должности сельских писарей и волостных учителей, которые с энтузиазмом работали, готовя народ к восстанию. Угнетенное крестьянство, жаждавшее воли и освобождения от ненавистного ярма помещиков, относилось сочувственно к молодежи, сеявшей зерна истины и свободы, и впоследствии, в годы восстания, делом доказало свою солидарность с ней.

Оживление деятельности революционно-демократических групп в Белоруссии и Литве и возвращение К. Калиновского на родину хронологически совпадает с осуществлением «крестьянской реформы».

Царское правительство пошло на отмену крепостного права под давлением демократической общественности, в страхе перед растущим крестьянским движением. Но, став на путь подготовки реформы, оно затягивало ее. Истомившийся ожиданиями многострадальный народ терял терпение. В крестьянстве распространялись различные слухи: толковали, что «воля» выйдет к новому году, но назначенные сроки проходили, а воли все не было. Наконец, стал распространяться слух, что «воля» будет объявлена в день восшествия на престол Александра II, т. е. 19 февраля 1861 г. Этот слух, прошедший в народе, в Зимнем дворне произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Придворной камарилье и членам царской семьи казалось, что пробил уже час народного терпения, что малейшее промедление с обнародованием воли может привести к взрыву народного негодования. «Если ничего не будет к 19 февраля, чернь явится к Зимнему дворцу с требованием освобождения», — писала в те дни тетка царя. В такой напряженной обстановке, проведя мобилизацию военных сил, разослав по местам своих личных представителей, царь приказал обнародовать манифест о «воле» постепенно, начиная с 19 февраля. Он совершил этот шаг под давлением народа, в страхе перед возмездием.

Отмечая обстановку, сложившуюся в стране, Калиновский писал, что царское правительство оказалось в вынужденном положении, не соответствовавшем его характеру, что оно стало на путь реформ под давлением. «Народ в Петербурге, Москве и по всей России возмутился и потребовал, что если правительство не даст воли, то он повсюду 19 февраля восстанет. Царь испугался, велел собрать Сенат и объявил народу, что в пост получит волю». Однако объявленный царем манифест, по словам Калиновского, только «переменил неволю», обманул народные ожидания.

Отмена крепостного права была проведена не восставшим народом, а крепостническим правительством. Крестьяне вышли «на свободу», обобранные до нищеты. Помещики, в руки которых было передано осуществление «крестьянской» реформы, под защитой царских штыков обдирали мужиков, как липку. С самого начала; обнародования пресловутого манифеста 19 февраля, объявившего о реформе, крестьянство выразило к нему недоверие и вражду. И надо сказать, что крестьяне Белоруссии шли в первых рядах этого движения. Жандармы доносили, что во многих районах Белоруссии крестьяне, прослушав манифест, заявляли, что настоящая воля придет, когда по шее помещиков пройдется крестьянский топор. «Манифест не произвел на крестьян радостного впечатления», — доносил царю его флигель-адъютант из Витебска. «В белорусских губерниях, — писал министр внутренних дел, — впечатление, произведенное манифестом, было неблагоприятное». К чему понапрасну мутят народ — вот оценка манифеста, данная самими крестьянами.

Революционные деятели того времени во главе с Н. Г. Чернышевским, видя, как далека подготовленная крепостническим правительством реформа от надежд и чаяний народных, полагали, что в ответ на нее по всей стране крестьяне возьмутся за оружие. Они считали, что их долг возглавить и организовать народное возмущение, превратив его в подлинную революцию. Как известно, решению именно этой задачи было посвящено знаменитое обращение Н. Г. Чернышевского к крестьянству: «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон и грамота». Хотя эта прокламация (из-за доноса провокатора, пробравшегося в ряды революционеров) и не увидела свет, но ее основные идеи, а именно призыв к одновременному организованному восстанию во имя права крестьянина на землю, были изложены в других воззваниях, выпущенных русскими революционерами как за границей, так и внутри страны.

Осенью 1861 г. на базе ранее существовавших в стране революционных кружков и групп возникло общество «Земля и Воля». Идейной основой деятельности землевольцев были принципы, изложенные в работах Чернышевского, а также в статьях и воззваниях, изданных редакторами «Колокола» — Герценом и Огаревым. Вкратце эти принципы сводились к ликвидации основы самодержавно-крепостнического строя — помещичьего землевладения — и разделу земли между теми, кто ее обрабатывает, ликвидации самодержавно-бюрократической машины и установлению народного правления по принципу: не народ существует для правительства, я правительство для народа, признанию за каждой нацией страны права определить свою судьбу. Эта программа отвечала коренным интересам не только русского, но и белорусского, польского, украинского и других народов России и являлась идейной основой объединения их революционных усилий против помещиков и их цепного пса — царизма.

Программа революционно-демократического преобразования страны пропагандировалась в прокламациях и листовках, издаваемых Центральным комитетом «Земли и Воли», в статьях и воззваниях «Колокола», но особенно большую роль в их распространении сыграл «Современник», руководимый Чернышевским и Добролюбовым. Обходя рогатки царской цензуры, пользуясь «эзоповским языком», демонстративно умалчивая подчас, когда продажная журналистика захлебывалась от восторга по поводу «новых монаршеских милостей», журнал призывал к революции, к совместному выступлению против царя и помещиков. В ряде статей, таких, как «Национальная бестактность», «Народная бестолковость» — Чернышевского и «Когда же придет настоящий день?», «Луч света в темном царстве», «Черты для характеристики русского простонародья» — Добролюбова, звучал не только призыв к борьбе, но и подчеркивалось, что положение русских крестьян ничем существенно не отличается от положения крестьян Украины, Белоруссии, Литвы, Польши, что корень всех споров лежит не в национальной, а в социальной области, что в их преследовании и национальном порабощении повинен не русский народ, а правительственная администрация и прежде всего сам царь.

Н. А. Добролюбов специально выступил против клеветнического утверждения, что белорусский народ духовно беден и забит настолько, что совершенно лишился чувства человеческого достоинства. Он подчеркнул, что в спорах о народных способностях последнее слово всегда принадлежит самому народу. Он напомнил, что совсем недавно считали итальянцев тоже забитыми и лишенными национальной гордости, но кто же повторит эту клевету после блестящих побед Гарибальди. «Посмотрим, что еще скажут сами белорусы»,— восклицал Добролюбов. Вспыхнувшее через два года после появления этих строк восстание блестяще доказало справедливость этих вещих слов великого сына России. Необходимо, однако, указать, что внимание Добролюбова к белорусскому народу не являлось чем-то случайным и исключительным.

В эпоху падения крепостного права, когда лучшие представители русской культуры обратили свой взор в сторону подымающегося во весь исполинский рост крестьянина, они посвятили немало строк и крестьянину-белорусу. Появились глубокие исследования о народном творчестве, обрядах, песнях и быте белорусов. В «Современнике» и «Колоколе» не раз помещались заметки и, статьи, посвященные различным сторонам жизни и истории белорусов. В творчестве Некрасова («Железная дорога», «Кому на Руси жить хорошо») был создан обобщенный образ белорусского хлебороба, обреченного царизмом на полуголодное, нищенское существование. Таким образом, не только правильная постановка общих, задач борьбы, но и эти внимательные, проникнутые, подлинно братским участием отзывы о белорусском народе со стороны революционных и культурных деятелей России способствовали вовлечению белорусского народа в общероссийское революционное движение.

Крупное влияние оказало на передовые круги тогдашнего общества в Белоруссии и Литве творчество и революционная деятельность великого сына украинского народа Т. Г. Шевченко. Вокруг его произведений разгорались жаркие споры между либералами и демократами. Оживленно обсуждалась в молодежных кружках Вильно попытка поэта вести летом 1859 г. на Украине революционную агитацию среди крестьян. В 1861 г. в «Современнике» на русском и в Вильно на польском языке появились «Гайдамаки». Нетрудно видеть связь между этими изданиями и развернувшейся в то время борьбой крестьян против грабительской реформы 1861 г. Общественные деятели Белоруссии и Литвы, лично встречавшиеся с поэтом, отмечали радикализм его социально-политических взглядов, его глубокую ненависть к помещикам — угнетателям родины. Подчеркивалось, что знакомство с творчеством и деятельностью Т. Г. Шевченко помогло преодолеть немало предрассудков и раскрыло поэтичность, чистосердечность, простоту народа, выдвинувшего из своей среды гениального поэта и борца.

Русские революционеры внимательно относились к пробуждающемуся национальному движению угнетенных народов Российской империи. Они считали, что движение в национальных районах страны должны возглавлять местные революционные организации, которые бы действовали заодно с русской. Это интернационалистическое положение имело в тех условиях большое значение для развертывания освободительного движения в Польше, Белоруссии, Литве, Украине. «Мы можем свободно и без споров, по-братски разграничиться после, — писал русский революционер Н. Огарев, — но освободиться друг без друга мы не можем. И польское общество, и литовское, и украинское, и русское общества должны представлять каждое одну из составных сил в общей силе и потому действовать вместе».

Призыв к объединению революционных усилий в борьбе с общим врагом был услышан лучшими сынами Белоруссии, считавшими Чернышевского и Добролюбова любимыми писателями, а программу «Современника» — своим знаменем. Обращаясь к русским и польским коллегам, белорусская молодежь восклицала:

               Пропадают злые духи, гнет тяжелый исчезает.
               Новый гимн святой свободы племя новое слагает.
               Но в борьбе нас ждут преграды, нужны общие стремленья,
               Братство, равенство нам надо...

          Пусть же ныне и до века нас связует воедино
          Назначение человека, гражданина, славянина!
          Пусть отрады и все муки будем вместе мы делить.
          Братья! Дайте же нам руки, чтобы вместе честно жить
 
                          (Из рукописных революционных стихов,
                          распространявшихся в крае накануне
                          восстания 1863 г.)

Русские, белорусские, украинские революционные деятели совместно выступили против крепостничества. В те годы основным вопросом жизни по всей стране был вопрос о путях ликвидации самодержавно-крепостнической системы. По этому коренному вопросу борьба развернулась между двумя основными силами: лагерем либерально-монархическим (помещики, верхушка военщины и бюрократического чиновничества, подавляющая часть духовенства, крупные промыслово-купеческие тузы, продажная журналистика и пр.) и лагерем революционно-демократическим (крестьянство, городские низы, студенческая и военная революционная молодежь, мелкие чиновники, часть низшего духовенства и т. п.).

Силы революционного лагеря не были едины, в нем отсутствовал класс, способный сплотить вокруг себя всех угнетенных и повести их за собой на победоносную революцию. Рабочий класс еще только формировался, а крестьянство, забитое веками рабства, верившее в добрые намерения царя, дальше «бунтов», лишенных политической сознательности, не шло. В этих условиях задачу объединения революционных сил страны приняли на себя крайне немногочисленные группы революционных разночинцев во главе с Н. Г. Чернышевским.

Весной 1861 г. в ответ на грабительскую реформу всю страну охватило пламя крестьянских восстаний. Наиболее крупными центрами этих волнений были Поволжье, где произошло знаменитое восстание в с. Бездна, и район Литвы и Западной Белоруссии, где также против восставших крестьян были брошены крупные воинские силы. В таких селах Гродненской губернии, как Заблудово, Рудки, Ивье, Лысково, крестьяне проявили особую стойкость. Вооруженные кольями, они пытались отбить арестованных «зачинщиков» и уступили только вооруженной силе. Крестьяне разгонялись прикладами и штыками, а то и свинцом.

В знак протеста против царских репрессий молодежь, ремесленники и другие демократические элементы в городах Белоруссии и Литвы устраивали демонстрации, направляли делегации протеста к губернаторским дворцам, пели революционные и патриотические песни, собирались у могил жертв царского деспотизма. Одной из самых мощных демонстраций явилось шествие жителей Вильно к могиле Конарского 6 августа 1861 г. Против безоружных демонстрантов были брошены войска.

Напуганные ростом массового народного движения, царские власти прибегли к крайним методам борьбы, объявив 22 августа Белоруссию и Литву на военном положении. Началась массовая высылка из края «подозрительных», аресты, обыски, конфискация оружия. На улицах городов расположились бивуаком солдаты, по «мятежным» селам были расставлены воинские команды.

В Белоруссии и Литве обстановка обострялась еще и тем, что социальная борьба переплеталась с требованиями национального освобождения как коренного населения, так и проживавших здесь поляков. Борьба польского народа за социальную и национальную свободу протекала в сложных условиях. В Польше завоевание национальной независимости было неотделимо от свержения аристократии и проведения аграрных реформ внутри страны, точно так же как аграрная революция невозможна без одновременного завоевания самостоятельного национального существования. Польское национально-освободительное движение охватывало не только польские этнографические земли, но также район Белоруссии, Литвы, Украины. Оно оказало значительное влияние на ход событий еще и потому, что борьба польского народа за свободу, за национальное равноправие находила сочувственное понимание передовой общественности всей России и прежде всего их непосредственных соседей — белорусов и литовцев, подвергавшихся, как и поляки, национальному гнету со стороны русского самодержавия. От того, под каким знаменем пойдет польское движение, зависело многое в решении судьбы не только польского, но также и белорусского и литовского народов.

Лучшие сыны Польши, Белоруссии, Литвы, свидетели и участники социальных битв, понимали, что свобода Польши неотделима от свободы всех народов России, что они закованы в одну цепь, порвать которую можно только общими силами.

Плечом к плечу с русскими и белорусскими революционерами боролись славные сыны Польши: Домбровский, Врублевский, Сераковский и десятки других. Один из лучших поэтов-демократов Польши Л. Кондратович-Сырокомля был другом белорусского драматурга Дунина-Марцинкевича, сам писал на белорусском языке стихи и песни и сделал основным героем своих произведений белорусского крестьянина, жизнь и думы которого превосходно знал. А когда поэта упрекнули за это, он ответил: «Когда я пробовал описывать панские хоромы — мой карандаш ломался». Нет ничего удивительного, что поэт-демократ стал близок к Калиновскому, Сераковскому, Врублевскому и предоставил свою квартиру для организации нелегальной явки, а белорусские стихи Сырокомли «Заходит солнце пригожего лета...», прославляющие тех, кто льет свою алую кровь за свободу и честь мужиков, использовались для революционной агитации.

Оживление демократического и национально-освободительного движения в Белоруссии благоприятно отразилось на белорусской демократической культуре. По всему краю в многочисленных списках распространяются острые анонимные памфлеты («Гуторки»), в которых высмеивается панство, чиновничество, военщина. В годы, непосредственно предшествовавшие восстанию, появились лучшие произведения одного из основоположников белорусской литературы Викентия Дунина-Марцинкевича. Царское правительство не раз конфисковало его произведения, а затем бросило в острог, подозревая его в распространении революционной литературы. Дочь писателя — учительница Камила Марцинкевич — принимала активное участие в антиправительственных; демонстрациях в Минске, за что была заключена в тюрьму, а потом объявлена сумасшедшей. Уже находясь в тюрьме, эта отважная девушка, солидаризируясь с шедшими на казнь революционерами, бросила к их ногам букет цветов, полученный накануне с воли. Характеризуя ее, минский губернатор писал шефу жандармов: «...характера она дерзкого и решительного, а идеи заимствует от отца». Другой крупный белорусский писатель того времени, Францишек Богушевич, в 1861 г. за участие в студенческой антиправительственной демонстрации был исключен из Петербургского университета. Вернувшись в родные Ошмяны, он принял активное участие в подготовке восстания, поступив для этой цели на должность сельского учителя. В революционном движении того времени принимали участие и другие деятели белорусской культуры — баснописец А. Обухович, поэт Ф. Рожанскнй, ставшие боевыми товарищами Калиновского и активными участниками восстания.

Несмотря на резкое обострение классовой борьбы, небывалый рост числа крестьянских восстаний и подъем национально-освободительного движения на западе страны, царизму удалось подавить эти выступления и приступить к осуществлению грабительской реформы. Надежды демократов-революционеров на всеобщее восстание весной — летом 1861 г. не оправдались.

Новая волна крестьянских выступлений ожидалась к весне 1863 г., когда оканчивался срок составления уставных грамот — так назывались документы, определяющие условия «освобождения» крестьян по каждому помещичьему имению. К этому сроку приурочивалось выступление революционных сил. В соответствии с этим перестроила свою работу и революционная организация Белоруссии и Литвы.

Разбросанные по обширному краю, слабо связанные между собой революционные группы летом 1862 г. объединились. Работу эту возглавил находившийся в Вильно Литовский провинциальный комитет. В его состав вошли представители различных революционных групп: капитан генерального штаба Л. Звеждовский и инженер-поручик Яков Козелло — представлявшие революционные группы армии, К. Калиновский и Э. Вериго — революционное студенчество, а врач Борис Длусский (Яблоновский) и фотограф Бонольди — местную революционно-настроенную интеллигенцию. Представителями комитета на местах — в губерниях и уездах являлись революционные разночинцы. Калиновскому удалось не допустить польских дворянских революционеров к руководству организацией, так как он резко расходился с ними по аграрному вопросу. Вот состав местных руководителей организации: в Гродненской губернии — В. Врублевский, Ф. Рожанский и братья Заблоцкие, в Минской — врачи Владислав Борзобогатый и Михаил Оскерко, в Ковенской — врач Юлий Мицкевич и Антонас Мацкявичус. Последний готовил крестьян к восстанию на протяжении более десяти лет, ради этого покинул университет и принял сан священника, чтобы получить «доступ к моему народу», как объяснял сам впоследствии.

Важнейшей своей задачей революционная организация во главе с Калиновским считала распространение идей революционного демократизма. Этой цели добивались путем личных бесед, литературных и политических диспутов в кругах сочувствующих, а также путем распространения революционных прокламаций и сочинений русских, польских, западноевропейских демократов. В крае широко распространялся «Колокол», орган польских революционеров «Рух», воззвания: «Великорус», «К русским войскам в Польше», «Что надо делать войску?», «К молодому поколению», «Молодая Россия». Осенью 1862 г. Центральный комитет «Земли и Воли» перевел свою типографию в м. Мариенгауз, Витебской губернии, где было отпечатано несколько номеров брошюры «Свобода», получившей широкое распространение в крае.

Прокламации обнаруживались в самых различных местах — их подбрасывали в казармы, церкви, расклеивали по заборам и стенам домов, рассылали по почте, их находили повсюду — от берегов Немана и Буга до Двины и Припяти. Широкое распространение изданий русских революционеров и Белоруссии и Литве показывает, что местные революционные организации солидаризировались с их принципами и поддерживали с ними постоянную связь, а обширность района распространения воззваний свидетельствует о разветвленности местной организации. По сведениям современников, организация насчитывала до 3 тыс. человек.

Потребности расширяющейся пропаганды привели к созданию собственной нелегальной типографии и организации выпуска периодических печатных органов Литовского провинциального комитета. Известны два таких органа: «Знамя свободы» — на польском языке и «Мужицкая правда» — на белорусском. Центральная идея этих изданий — призыв к организованному, хорошо подготовленному восстанию во имя наделения крестьян землей и завоевания национальной свободы. Оба эти здания неразрывно связаны с именем Калиновского как члена, а с осени 1862 г. — председателя комитета. «Мужицкая правда» целиком редактировалась Калиновским и выпускалась им совместно с Врублевским и Рожанским.

Оба печатных органа, выпускавшиеся Калиновским и его друзьями, по своему содержанию являлись революционно-демократическими, но между ними были и существенные различия. «Знамя свободы» предназначалось для польского населения в Белоруссии и Литве, и потому в этом органе большое место уделялось истории Польши, причинам ее падения, разъяснению путей возрождения. Газета подчеркивала, что свободная Польша может возникнуть только в союзе с революционной Россией, на основе равенства своих сынов. Газета призывала всех граждан, искренне любящих отечество и свободу, к согласованной деятельности, борьбе. В качестве знамени и программы восстания выдвигался принцип равноправия всех сословий и вероисповеданий без ущерба чьей бы то ни было собственности и свободы совести». Определяя пути реализации этой программы, газета указывала, что ее можно осуществить «не парламентарной политикой, не дипломатическими спекуляциями, а только действием». Под действием понималось восстание в союзе с революционными силами русского народа:

«Народ московский, — писала газета в своем первом номере за 1863 г., — возмущается при одной мысли о нашей вековой кривде, он свободным братом нашим, а не угнетателем жаждет быть и ответственность за нашу неволю решительно возлагает на царизм, обрекая его на гибель. Итак, вместе, друзья, за дело! А когда придет время, поднимем Знамя свободы, и проклятая сила угнетения, как туман перед солнцем, рассеется».

Этот призыв ясно свидетельствует, что члены Литовского комитета во главе с К. Калиновским видели в братском русском народе своего могучего союзника и не смешивали русский народ с царизмом, который определили вслед за Герценом как «немецко-татарское правительство». В установлении этого взаимного понимания единства действий большая заслуга русских и белорусских революционных деятелей периода падения крепостного права в нашей стране.

Особое значение в пропаганде идей революционного демократизма в Белоруссии имела «Мужицкая правда» Под этим наименованием в период с июля 1862 по апрель 1863 г. вышло семь воззваний, получивших большое распространение и известность среди крестьянства. По существу это была первая белорусская газета, и сам факт обращения к крестьянству с вольным, правдивым словом на его родном языке — огромная заслуга Калиновского и его соратников. Это вместе с тем доказательство пробуждения национального самосознания белорусского народа.

В «Мужицкой правде» Калиновский, Врублевский, Рожанский, идя вслед за русскими революционерам демократами, срывали с царя маску доброжелателя крестьян, вскрывали крепостнический характер политики правительства, разъясняли, что единственным путем удовлетворения справедливых требований трудящих является крестьянская революция. Призыв к революции — основная заслуга газеты. «Мужицкая правда» является замечательным бесцензурным изданием эпохи падения крепостного права, как бы младшей сестрой знаменитого «Колокола». На ее страницах ставились многие из проблем, разработанных русскими революционными демократами, и в этом нет ничего удивительного. Ведь ее издатели были идеологами революционного крестьянства, а в положении русского и белорусского крестьянства не было существенных различий. Свержение царя и помещиков открывало дорогу для получения земли и национальной свободы. Благодаря этому обстоятельству Калиновский, борясь за освобождение трудящихся Белоруссии, видел в русском народе своего союзника, а в произведениях Чернышевского и Герцена находил ответы на вопросы, поставленные в порядок дня всем ходом общественного развития.

Основным требованием «Мужицкой правды» являлся призыв к уничтожению помещичьего землевладения с передачей земли крестьянству и уничтожению царского бюрократического аппарата. Калиновский указывал, что крестьянин твердо усвоил мысль, что «вся земля есть его достояние, оспариваемое только помещиками», и отстаивание этого справедливого требования крестьянства — основное содержание всей деятельности Калиновского. Удовлетворению этого требования крестьян препятствовали все силы царского полицейского государства, однако сами-то крестьяне были в то время полны надежд на добрые намерения царя. Разрушение этих царистских иллюзий крестьянства было в то время одной из основных задач революционных деятелей. В «Мужицкой правде» критика грабительской реформы 1861 г. органически связана с разоблачением царизма. Газета писала, что в своем манифесте царь «приказывает мужикам служить барщину по-старому, а по-новому больше платить денег в казну на писарей, посредников да и черт знает на что. Судите теперь сами, разве не обманывают вас?»

Газета разъясняла крестьянам, что обещания даются царизмом для обмана народа, что ожидать каких-либо милостей от правительства — пустое дело, равно как несбыточны и надежды крестьян на то, что весной 1863 г. царь отменит старый грабительский манифест и дарует новую, справедливую волю. Ведь если за много лет до этого царь и Сенат ничего не сделали для облегчения страданий народных, то разве за год они могут что-либо сделать! Калиновский разъяснял крестьянству, что все несправедливости исходят от самого царя, что чиновники, угнетающие народ, только осуществляют царскую волю. Царь советовался с помещиками, когда готовил свой манифест, но он глух к народным требованиям и ни разу не спросил у крестьян, какой же он хотят воли. Это и не удивительно, ведь народ хочет, чтобы никто никого не угнетал, чтобы все жили своим трудом, а царь ведь сам живет за счет угнетения и притеснения крестьян.

В «Мужицкой правде» содержится не только критика существующего строя, не только призыв к его уничтожению, но и попытка сформулировать хотя бы в самой общей форме положительный идеал общественного строя, для которого крестьянство силой рук своих расчистит почву.

Не понимая мелкобуржуазной природы крестьянина, Калиновский надеялся, что революция крестьян уничтожит всякое неравенство. В его социально-политических воззрениях находит свое отражение присущая всем революционным демократам прошлого века решительная борьба с крепостничеством, самодержавием и всеми порождениями их в общественной жизни, горячая защита просвещения, самоуправления, демократических форм жизни, искренняя вера в то, что эти преобразования принесут всеобщее благоденствие. Но в действительности эта вера была лишь мечтой, облекавшей революционные стремления мелкобуржуазных революционеров, надеявшихся на крестьянство. Калиновский не понимал, да в тех условиях и не мог понять, что крестьянство не в состоянии уничтожить всякую эксплуатацию, что только рабочий класс может решить эту задачу, объединив вокруг себя всех угнетенных. Революционные прокламации Калиновского были непосредственным откликом на самые злободневные темы, связанные с подготовкой восстания. Поэтому в них слабо разработаны вопросы устройства нового общественного и государственного строя. Выдвигался и неоднократно подчеркивался только общий принцип преобразования всей жизни самим освободившимся народом в соответствии со своим пониманием свободы, равенства, справедливости, благополучия и счастья. Но под этим общим принципом понятия счастья и справедливости нетрудно видеть крестьянские интересы и стремления, выдаваемые за общечеловеческие. Вот наиболее характерные высказывания: «Мы сегодня уже знаем все, что человек вольный, когда имеет кусок своей земли, за которую ни оброк, ни чинш не платит, ни барщины не служит. Когда платит малые подати, и не на царских любовниц, конюшни и псарни, а на нужды своего народа, когда не идет в рекруты черт знает куда, а защищает свой край в случае нападения врагов, когда делает всякий, что пожелает, и не кривдит ближнего...»

Поднимая трудящихся на борьбу против царизма, Калиновский пропагандировал мысль, что «не народ создан для правительства, а правительство для народа После свержения царя он предлагал создать правительство, которое будет «заботиться о счастье людей, слушать народ и делать так, как народу лучше». Оно будет охранять равенство и справедливость, пресекать попытки «злых людей» жить в роскоши за счет ограбления и угнетения других. Задумываясь над основным принципами этого нового народного правительства, Калиновский подчеркивал необходимость участия крестьян в управлении государством, необходимость создания «сходок людей выборных» как органов управления страной. В своих призывах, обращенных «к народу земли литовской и белорусской», Калиновский призывал крестьян самим осуществлять правосудие и расправляться сурово с теми, кто противится воле народа: «...или он поп, или ксендз, мужик или барин... созвав сход и свершив справедливый суд, без оговорок вести на виселицу. Ибо кто хочет кривды людской — тот пусть сам ни за грош пропадает!»

Уничтожение старых порядков, по мысли Калиновского, еще не достаточно, чтобы вырвать крестьянина из нужды и построить жизнь, «какой не было у дедов и отцов». Одним из средств обеспечения народного счастья он считал развитие просвещения, отстаивал перестройку системы образования, требовал обучения на родном языке («по-литовски, по-белорусски») мечтал открыть для крестьян двери в науку.

Просвещение народа, возрождение родного языка и культуры Калиновский связывал с победоносным исходом крестьянской революции. Но он переоценивал ее последствия. Все те преобразования, о которых мечтал со своими товарищами Калиновский, о которых писал, обращаясь к народу, не могли расчистить путь к социализму. «Чем больше земли получили бы крестьяне в 1861-ом году, — писал В. И. Ленин, — и чем дешевле бы они ее получили, тем сильнее была бы подорвана власть крепостников помещиков, тем быстрее, свободнее шире шло бы развитие капитализма в России. Идея «права на землю» и «уравнительного раздела земли» есть не что иное как формулировка революционных стремлений к равенству со стороны крестьян, борющихся за полное свержение помещичьей власти, за полное уничтожение помещичьего землевладения»⁶.

Готовя восстание, Калиновский особое внимание уделил показу путей борьбы со старым миром, миром кривды и произвола. Он подчеркивает необходимость организованного восстания и готовит его.

Идея организованного выступления — один из самых главных вопросов революционной демократии тех дней. Она нашла свое отражение на страницах «Мужицкой правды» и во всей организационной деятельности Калиновского и его соратников. К согласованному выступлению готовились в те годы революционные деятели России, Польши, Белоруссии, Литвы. Как доказано академиком М. В. Нечкиной в ее исследованиях, в революционных кругах демократии был разработан план вооруженного выступления, приурочивавшегося к весне 1863 г. По плану намечалось создать одновременно на окраинах страны — в Польше, Литве, Белоруссии, Поволжье — мощные колонны повстанцев, которые, двигаясь к центру и объявляя крестьян собственниками земли, должны были образовать ядро будущей революционной армии, которая по мере своего продвижения должна была разрастаться за счет притока добровольцев. Этот план, исходя из местных условий, был конкретизирован в Польше Я. Домбровским и А. Потебней, возглавившими в том районе силы революционной демократии, а в Белоруссии и Литве — Калиновским, Сераковским, Звеждовским. Восстание на западе страны мыслилось только как начало всеобщего выступления. Современники указывают, что в спорах, происходивших в те годы между революционными деятелями, Сераковский и Калиновский подчеркивали именно эту сторону плана, указывали, что восстание белорусских и литовских крестьян должно послужить «ободрительным примером для крестьян соседних великорусских губерний». Разумеется, этот план не мог быть открыто изложен в воззваниях и обращениях Калиновского к народу. План восстания отражал распространившиеся по всей России народное недовольство и желание русского народа способствовать освобождению угнетенных царизмом национальностей. Об этом же свидетельствует призыв «Мужицкой правды» к согласованному, единовременному выступлению: «Возьмемся, детюки, за руки и выступим разом Тот только жнет, кто сеет! Так сейте ж, детюки, как придет пора, полною рукою, не жалея сил, чтобы мужик был вольным».

«Мужицкая правда», как об этом свидетельствуют сохранившиеся в архивах документы, пользовалась необычайно большим авторитетом среди крестьян. На нее часто ссылались в спорах, а имя «Яськи-господаря из-под Вильно», которым были подписаны все номера газеты, сделалось весьма популярным, и много лет спустя крестьяне вспоминали о нем с уважением и признательностью. И теперь еще нельзя читать без волнения скупые и сухие сообщения полицейских, отбиравших у крестьян-белорусов отдельные номера газеты, завязанные в платки вместе с деньгами, вырученными от продажи на ярмарке скудного урожая своих полей. Царские власти, напуганные популярностью в народе «Мужицкой правды», сурово расправлялись с лицами, принимавшими участие в ее распространении. Несколько крестьян, молодых офицеров и студентов было приговорено к смертной казни, сослано на каторгу. Но, несмотря на драконовские меры, царизму не удалось приостановить издание и распространение первой белорусской революционной газеты. Громадное значение ее, широкая известность среди крестьян были отмечены в герценовском «Колоколе».

Сохранилось несколько интересных документов о распространении этой газеты. Ф. Рожанский — один из ее издателей — вспоминал позже, что вместе с Калиновским предпринимал своеобразные путешествия по краю. Переодевшись в крестьянские свитки, они пешком обходили село за селом, посещали ярмарки и базары, распространяли свои издания, беседовали с крестьянами, раскрывая им правду, разъясняя, на чьей стороне она и как надо бороться, чтобы добыть землю и вольность. В кратком воспоминании другого сподвижника Калиновского — В. Врублевского, изданном в 1900 г, указывается, что Врублевский принимал самое активное участие в издании и распространении редактируемой Калиновским газеты под названием «Мужицкая правда». Врублевский был убежден, что только через социальную революцию Польша может стать независимой, и поэтому вел революционную агитацию среди белорусского крестьянства, разъясняя ему, что уничтожение крепостничества, обеспечение его землей и борьба Польши за независимость неразрывно связаны между собой. Мысли эти он распространял не только в личных беседах, живым словом, но ночами ездил верхом по деревням, расклеивая газету на заборах и стенах домов, которую наутро крестьяне со вниманием прочитывали.

Некоторое представление о деятельности группы Калиновского среди крестьян, о распространении «Мужицкой правды» и отношении к ней населения дают события, происшедшие осенью 1862 г. в одной из деревень Гродненской губернии. По доносу предателя было арестовано несколько крестьян и один бывший студент, исключенный за революционную деятельность из Петербургского университета. Все эти лица обвинялись в распространении среди населения революционных воззваний, призывающих к восстанию против правительства. Арестованный кузнец Матвей Тюхна раздавал своим односельчанам «Мужицкую правду» и говорил им, что нужно готовить восстание к весне и выступить совместно с поляками. Тот, кто возьмет в руки оружие, завоюет себе землю, а кто выступит против народа, неминуемо погибнет. Обнажая свои мускулистые руки, кузнец добавлял, что он сам разбросает добрый десяток недругов. Вместе с кузнецом вели работу и некоторые из его односельчан, обвиненных позднее «в собирании для совещания по предмету мятежа некоторых лиц и в распространении возмутительных брошюр».

Власти не на шутку переполошились. Их тревожило не только широкое распространение в народе «Мужицкой правды», но и сочувственное отношение к ней крестьян, участие последних в агитационной работе вместе со студентами мятежного университета. Приговор был суров. Кузнеца М. Тюхну полевой суд приговорил к расстрелу «за подготовку крестьян к восстанию, распространение брошюр вредного содержания и нелепых слухов, враждебных правительству». Приговор был исполнен публично на одной из площадей г. Гродно.

Однако суровые репрессии властей против агентов «Мужицкой правды» не запугали последних. Пропаганда росла и ширилась. Революционные прокламации находили в различных местах обширного края, на берегах Немана и Двины, Припяти и Буга. Власти тревожились, получая сведения о том, что после появления в деревнях «подстрекателей» крестьяне прекращают отбывание повинностей, не слушают ничьих уговоров, заявляют, что не верят властям, включая и губернские.

О революционной работе, проводимой Калиновским и его товарищами среди крестьян, в скором времени узнали царские власти. Было заведено даже специальное дело в секретной канцелярии гродненского губернатора «О дворянине Калиновском, распространявшем возмутительные брошюры между крестьянами». Из этого дела, начатого в начале октября 1862 г., видно, что Калиновский во время своих поездок по краю сам распространял среди крестьян «Мужицкую правду» и в начале октября, проезжая из Якушовки в Гродно, прямо с повозки разбрасывал крестьянам прокламации. Был отдан приказ об его аресте. За хутором отца установили постоянное секретное наблюдение, но Калиновский исчез — он перешел на нелегальное положение и, меняя фамилии, квартиры, внешность, ускользнул от царских ищеек. Он скрывался под фамилиями Макаревича, Чарнецкого, Хамовича, Витоженца. В описании полицейских именовался и белокурым, и рыжим, и черноволосым. Народ прятал своего любимца. Знаменательно, что кучер Калиновского на допросе осенью 1862 г. заявил, что его пассажир никаких бумаг не разбрасывал, что, более того, этим занимался кто-то проехавший впереди них.

Поступки Калиновского всегда были рассчитаны и продуманы. Превосходно зная своих врагов, он действовал всегда так, как менее всего могли ожидать царские ищейки. Это была не лихость, а глубокое знание своего врага.

И без того трудная и опасная работа, осуществлявшаяся Калиновским и его друзьями по подготовке восстания, осложнялась противоречиями, возникшими между Литовским провинциальным комитетом и руководством польского национально-освободительного движения (Варшавский центральный комитет). Разногласия произошли по аграрному и национальному вопросам, но проявились они прежде всего в спорах по организационным принципам. Дело в том, что руководство польским движением попало в руки лиц, страшившихся крестьянской революции, стремившихся сохранить в руках польских помещиков их поместья в украинских и белорусских землях, а потому старавшихся во что бы то ни стало подчинить своему влиянию всю революционную работу в Белоруссии и Литве. Цель была ясна — не допустить здесь крестьянского восстания, подчинить движение своим целям. Шляхетские революционеры создавали антицарский заговор. Калиновский же готовил народную революцию.

Был еще один вопрос, разделявший Калиновского с польскими шляхетскими революционерами, — вопрос об отношении к русскому народу, к русской революции. Для Калиновского он был ясен. Вождь крестьянской демократии в Белоруссии не испытывал никаких колебаний в отношении к своим русским единомышленникам и друзьям. Но для дворянских революционеров — поляков этот вопрос был гораздо сложнее. Как враги царизма они были заинтересованы в союзе с русскими революционерами, но они были в то же время дворянами, не желали отказываться от своих земель, в том числе и от своих поместий в Белоруссии, Украине, Литве. Поэтому они страшились той всероссийской революции крестьян, о которой мечтали, которую готовили их русские союзники, а вместе с. ними и Калиновский. Для польских революционеров-дворян всеобщее крестьянское восстание грозило обернуться топором белорусских и украинских мужиков, потерей дедовских усадьб.

Калиновский отлично видел и сильные и слабые стороны польского национально-освободительного движения. Поддерживая правое дело братского польского народа, боровшегося за свою свободу, он бил по рукам тех, кто, срывая петлю со своей шеи, старался затянуть ее на шее своего более слабого соседа. Не доверяя полностью своим ненадежным попутчикам, Калиновский ответил отказом на требование Варшавского комитета признать его верховное руководство, его программу. Калиновский мог идти с ними вместе лишь постольку, поскольку и он и польские дворяне-революционеры боролись против царя, но дальше их интересы не совпадали Для Калиновского разгром царской армии и администрации — только начало борьбы, начало преобразования общества, а для его польских союзников — конец. Разгром царизма, по мнению Калиновского, должен сопровождаться уничтожением помещичьего землевладения, в том числе и поместий польских дворян, хотя бы и дравшихся вчера против царя. А помещики-поляки не собирались расставаться с полюбившейся им украинской и белорусской землицей. Как же тут не спорить! Спор возник, и он, конечно, ослаблял внешне внушительную антицарскую коалицию.

В рядах польского движения было немало лиц, признававших полное равенство белорусов, литовцев, украинцев, лиц, понимавших, что нельзя быть последовательными борцами за свободу своего отечества, не борясь за свободу других угнетенных наций, но в решающие минуты борьбы руль оказался не в их руках. В рядах польского движения шляхетское крыло оказалось сильнее революционно-демократического. С первым, а не со вторым боролся Калиновский, и тем самым он защищал интересы не только белорусского, но и польского крестьянина. Вот почему с ним рядом, рука об руку шли такие великие сыны Польши, как Валерий Врублевский и Сигизмунд Сераковский.

Отказавшись подчиниться шляхетскому руководству Варшавского комитета, Калиновский в то же время не хотел отказаться от союза и единства действий с польским движением. Он пытался установить этот союз на принципах полного равенства, идя даже на то, чтобы признать Варшавский комитет старшим, первым среди равных. С целью установления связи и союза с польским движением Виктор Калиновский летом 1862 г. выехал в Варшаву, однако его миссия не дала никаких результатов. В ноябре с этим же заданием в Варшаву прибыл член Литовского провинциального комитета Эдмунд Вериго. По поручению Варшавского комитета переговоры с ним вел Оскар Авейде. В переговорах Вериго пошел на далеко идущие уступки, тогда как Авейде продолжал настаивать па установлении полного контроля Варшавы над всеми действиями Виленского комитета. Уполномоченные достигли согласия, но Виленский комитет не утвердил решения своего делегата, вышедшего за пределы своих инструкций и полномочий, и выслал в Варшаву другого делегата — члена комитета Бориса Длусского. Последний потребовал, чтобы Варшавский комитет прекратил порочную практику посылки своих представителей в Белоруссию и Литву за спиной Виленского комитета, а также чтобы соблюдалось полное равенство в отношениях между двумя комитетами, чтобы представители этих комитетов пользовались равными правами и, в частности, чтобы без согласия представителя Литвы не принимались никакие решения о сроках восстания.

Справедливые требования группы Калиновского были полностью отвергнуты членами Варшавского комитета. Нельзя не обратить внимание на то обстоятельство, что переговоры между Виленским и Варшавским комитетами происходили почти одновременно с известными лондонскими переговорами между издателями «Колокола» и делегатами Варшавского комитета. При встречах с Герценом руководители польского движения соглашались учесть волю народов Литвы, Белоруссии, Украины и признали их право на свободное определенно своей судьбы. Однако вскоре это торжественное обязательство было грубо нарушено. Справедливые требования делегатов Виленского комитета, защищавшего права белорусского и литовского крестьянства, Варшавский комитет отверг. Это говорит о том, что руководство польским движением пошло на соглашение с Герценом и приняло обязательства в отношении братских народов под нажимом «низов» для успокоения их. На деле же правые, шляхетские элементы и не думали соблюдать и выполнять принятые ими обязательства. Это, конечно, было вероломством, изменой революционному долгу и братской солидарности, но это было и непростительной близорукостью, дорого стоившей польскому народу.

Глава 3. Вождь восстания

В конце января 1863 г., ранее намеченного срока, в Польше вспыхнуло вооруженное восстание. В лагере восставших боролись два течения: правое — шляхетское и левое — революционно-демократическое. Первое рассматривало начавшееся восстание как своего рода вооруженную демонстрацию, необходимую для вмешательства правящих кругов Франции и Англии в польский вопрос, полагая, что дипломатическим путем или силой оружия они принудят царизм даровать Польше независимость. Восстание, с точки зрения правых (так называемой партии «белых»), нужно поддержать до начала интервенции. Народной, крестьянской революции эти деятели страшились, как огня.

Другое течение стремилось придать борьбе революционный, аграрный характер, вовлечь широкие слои крестьянства в восстание. Вожди революционного крыла понимали, что собственными силами Польше не одолеть такого могучего врага, как царизм, за которым стояли силы европейской реакции, и стремились установить связь с русскими и европейскими демократами. Они полагали, что, начав борьбу, будут поддержаны своими союзниками в России и Европе. Борьба этих двух тенденций не прекращалась па протяжении всего восстания и шла с переменным успехом. Разногласия отразились и на программе, выработанной руководством восстания — Национальным правительством (Жондом). В декрете этого правительства от 22 января 1863 г. провозглашалось равенство всех граждан, наделение крестьян землей и другие буржуазные свободы. Обнародование этой программы являлось, разумеется, прогрессивным шагом, но авторы манифеста не решились провозгласить ликвидацию помещичьего землевладения. Они не отказались и от притязаний на белорусские и украинские земли, хотя в то же время запретили восстание в исконно-польских землях, находившихся под властью Австрии и Пруссии. Это, конечно, не способствовало привлечению широких народных масс, и прежде всего крестьянства, под знамена повстанцев. В этой обстановке перед польскими революционно-демократическими деятелями встал вопрос о демократизации программы восстания, о расширении и распространении его на соседние области России, Австрии, Пруссии.

К. Маркс и Ф. Энгельс пристально следили за ходом восстания. Они указывали в те дни, что если поляки продержатся до середины марта, то по всей России пойдут восстания и революционная лава потечет по всей Европе, с Востока на Запад. При этом Ф. Энгельс подчеркнул особое значение «литовского движения» в борьбе за превращение начавшегося восстания во всероссийскую аграрную революцию. Это было очень глубокое военно-политическое определение роли литовско-белорусского восстания. Поразительно, что в том же направлении, что и Энгельс, высказывался в те дни и А. Герцен. В «Колоколе» он прямо ставил вопрос: «Перейдет ли польское дело из национального в крестьянское и с литовской окраины, как дрожжи, зашевелит всю Россию?» Герцен полагал, что перейдет. Он надеялся, что повстанцы прорвутся в центр страны, установят связь с крестьянством и не найдется сил им противостоять — Волга и Днепр откликнутся им, Дон и Урал!

Ход событий привел к тому, что революционные силы Белоруссии и Литвы, руководимые Калиновским, Врублевским, Сераковским, оказались на передней линии борьбы общероссийского демократического движения. Выполнению этой почетной и ответственной задачи они отдали всю свою энергию, весь разум, а многие — и жизнь.

Получив известия о начавшемся в Польше восстании, Калиновский как руководитель Литовского революционного комитета призвал народ к оружию. В короткий срок были созданы многочисленные партизанские отряды, насчитывавшие до 10 тыс. бойцов, смело вступившие в борьбу с огромной карательной армией. Во главе отрядов стояли революционно настроенные офицеры и студенты. В Гродненской губернии отряды возглавляли В. Врублевский, Рожанский, Нарбут, Рогинский; в Ковенской — Сераковский, Колышко, Мацкявичус, Длусский и русские офицеры Булатов, Антанович, братья Рыковы; в Минской — Антон Трусов, русские офицеры Ельчанинов, Тымкевич, Борисов; в Могилевской — Л. Звеждовский; в Виленской — Максим Черняк, Вислоух.

Руководители восстания решили не замыкаться в районе, уже объятом борьбой, они старались распространить восстание вширь и углубить его, т. е. бороться за более широкое вовлечение местного крестьянства, стремиться к прорыву в центр страны, вовлекая в восстание широкие массы русского крестьянства. С этой целью Сераковский в Ковенской, а Звеждовский в Могилевской губернии создали крупные колонны повстанцев и намеревались двинуться с ними на прорыв через кольцо карательных войск. Сераковский должен был пройти из Литвы в Латвию и Эстонию, где надеялся поднять крестьян против немецких баронов, а затем перейти в бассейн Березины и Припяти и установить контакт с украинским и русским крестьянством. Отряды Звеждовского намечено было двинуть из Могилевщины на Смоленск и Москву и далее в Поволжье, где к тому времени должно было вспыхнуть восстание, подготовленное местной организацией «Земли и Воли» с помощью представителей Виленского комитета. Этот замысел развивал далее и конкретизировал ранее намеченный план военно-крестьянского восстания. Осуществление задуманного могло привести к крутому перелому в пользу повстанцев, основные силы которых не только вышли бы в тыл карательной армии, но и пополнились новыми силами из среды восставших русских крестьян. С военной точки зрения замысел был продуман превосходно.

Стремясь как можно шире вовлечь в начавшееся восстание белорусское крестьянство, К. Калиновский весной 1863 г. выпускает седьмой, последний номер «Мужицкой правды». Он всецело посвящен разъяснению брошенного Калиновским призыва — «польское дело — это наше дело, это дело свободы». Продолжая ранее начатую критику царской реформы, борьбу против царистских иллюзий крестьянства, Калиновский в этом номере разъясняет, что надо отбросить всякие надежды на царя и его милости, а в союзе с польскими повстанцами самим бороться за свои права, за свою волю. Призыв народа к борьбе, к завоеванию земли, свободы собственными силами — вот суть последнего номера «Мужицкой правды». Характерно при этом, что Калиновский оценивает движение в Польше как крестьянское и призывает к союзу с восставшими. «В Польше мужики так же, как и мы, надеялись на царя, все ждали от него воли, но, как увидели, что царь только душу по частям вынимает, а новыми податями, рекрутами да чиншем последнюю сорочку снять с них хочет, вот и поднялись все вместо, дружно с вилами да косами добывать землю и правду… А мы? Хоть и потеряли веру в слово слуг царских, а все-то делаем так, как они нам прикажут. Подумайте хорошо, да, помолившись богу, встанем дружно, все вместе за вольность нашу... А пока есть время еще, надо нашим хлопцам спешить с вилами и косами туда, где добиваются воли и правды...» И крестьяне откликнулись на этот зов. В отрядах таких демократов, как Врублевский, Трусов, Сераковский, Мацкявичус, подавляющую часть бойцов составляли так называемые «косинеры» — крестьяне, вооруженные копьями, сделанными из кос и вил. Дрались они отважно и не раз бросались врукопашную, спасали своих товарищей от верной гибели.

Царские власти, официально объявившие восстание затеей польских помещиков, будто бы недовольных царем за ликвидацию крепостничества, старались скрыть факт широкого участия белорусских и литовских крестьян и восстании. Ведь нельзя же было перед всем миром признать, что в ответ на царские «милости» мужики приняли своих «доброжелателей» в вилы. Чтобы скрыть скандал, был отдан приказ не брать крестьян в плен, а захваченных с. оружием в руках отпускать и не включать в официальные отчеты о результатах битв. Впоследствии повстанцы из крестьян были выселены, часто целыми селами, в Сибирь и Поволжье.

Руководимые революционными демократами повстанческие отряды разоружали полицию, истребляли отдельные отряды царских войск, громили сельские и волостные управы, сжигали налоговые документы, а собранные чиновниками деньги возвращали населению. В занятых повстанцами селах провозглашалась ликвидация всяких повинностей в пользу помещика и крестьянам передавалась в собственность земля. В ряде мест командиры отрядов конфисковывали помещичий хлеб и раздавали его голодающим жителям деревень. Наиболее решительные из повстанцев наказывали помещиков, угнетавших крестьян. Пойманных панов и их управляющих публично секли розгами, были случаи, когда и вешали их за надругательство над крестьянами. Поэтому там, где повстанцами командовали революционеры и подлинные защитники прав народных, попранных царем и помещиками, крестьяне стекались сотнями к повстанческим лагерям. Только острый недостаток оружия задерживал создание массовой революционной армии. Из среды крестьян выдвинулось немало талантливых партизанских командиров, возглавивших отдельные отряды вооруженных односельчан. Особенно активное участие в восстании приняли крестьяне тех районов Белоруссии, где в предшествующие годы среди них вел работу Калиновский и его товарищи по гродненскому кружку. Активно боролись с царскими войсками и крестьяне Литвы, руководимые Сераковским и Мацкявичусом.

Большое внимание руководители повстанческих отрядов уделяли разъяснению целей и задач восстания.

В перерывах между боями, на привалах, у костров завязывались задушевные беседы, в которых обсуждали события и спорили о той новой жизни, за которую дрались и гибли. Командиры говорили, что цель восстания — освобождение отечества, завоевание свободы, а «врагом является не русский народ, а русское правительство». Слова эти принадлежат Антону Трусову — командиру партизанского отряда Минщины, в прошлом студенту Московского университета.

Отношение повстанцев к русскому народу удивительно точно отражено в одном из обращений повстанцев отряда Врублевского, адресованном «К братьям русским-славянам». Оно было отправлено из Беловежской пущи казанским студентам 5 февраля 1863 г. Написанное в перерыве между боями, оно содержало страстный призыв к совместному революционному выступлению против царизма и угнетателей народа. В качестве эпиграфа к обращению были взяты известные строки К. Рылеева: «В тебе, я знаю, сердце бьется...» Ссылаясь на Герцена, авторы письма призывали «благородную молодежь русскую» поддерживать их в неравной борьбе с царским правительством: «...восстание разгорелось по всей Польше и Литве и с каждым днем весны все более и более увеличивается, теперь остается только сделать восстание в целой России и немедленно, в первые дни весны, потому что враги наши могут выиграть во времени... вспомните, что от этого переворота зависит жизнь ваших потомков, и сделайте так, чтобы потомки ваши били счастливы и вас во всякую минуту благословляли за освобождение их от рабства».

Русские революционеры откликнулись на призыв их польских и белорусских товарищей. Ряд русских офицеров перешел на сторону повстанцев, среди которых был А. Потебня, павший в бою с царскими войсками. В Казани готовилось вооруженное восстание, в подготовке которого активное участие принимали члены «Земли и Воли», близкие к Калиновскому. Среди них был давний друг и товарищ Калиновского Ю. Бензенгер. Военным руководителем восстания намечался землеволец поручик Максим Черняк — один из товарищей Сераковского и Домбровского по академии генерального штаба, а впоследствии — командир партизанского отряда Трокского уезда Литвы.

В самый разгар деятельности революционных демократов Белоруссии и Литвы, когда, казалось, были близки к осуществлению планы перенесения восстания на обширные просторы всей России, повстанцам был нанесен вероломный, тщательно подготовленный удар. В Вильно был совершен переворот — группа Калиновского была отстранена от руководства восстанием. К власти пришли правые элементы во главе с ковенским помещиком Гейштором. Организатором и руководителем этого переворота был варшавский Жонд, рассматривавший себя как верховного руководителя восстания не только в Польше, но и в Белоруссии, Литве и Украине. Дворянский состав этого Жонда, страшась радикализма Калиновского и все более и более усиливавшегося движения крестьян, быстро нашел общий язык с местными помещиками и принял меры к тому, чтобы устранить Калиновского. Почему же польские землевладельцы в Белоруссии и Литве, являвшиеся противниками всяких революционных методов борьбы и, в частности, не одобрявшие восстании, примкнули к нему и захватили руководство? Основной причиной был страх перед крестьянской революцией. Когда не удалось открыто сорвать восстание, нужно было спасать то, что еще можно было спасти, заявил Гейштор. И помещики, захватив руководство, чтобы обезглавить восстание, «повторили маневр Мирабо», как цинично признавались впоследствии. Они поставили своей задачей взять бразды правления, направить восстание по безопасному для себя пути, снять социальные лозунги и использовать уже созданные отряды для борьбы за восстановление древней Речи Посполитой. Этому шагу польской помещичьей партии активно содействовала европейская реакция, возглавляемая английскими консерваторами и французскими аристократами. Напуганная демократическими лозунгами повстанцев, боясь новой революционной волны в Европе, реакция во главе с императором Наполеоном III дала заверения польской аристократической партии, что, если последняя примкнет к восстанию и добьется изменения его характера, тогда западные державы своим нажимом на царя заставят его дать Польше независимость. Оживление дипломатической деятельности западных держав и активизация правых элементов в повстанческом лагере имели в основном одну и ту же классовую подоплеку. Они вызваны были страхом перед революционным движением.

В середине марта 1863 г. Литовский провинциальный комитет, именовавший себя со времени начавшегося восстания революционным правительством «над всем краем Литовским и Белорусским», был распущен. Калиновский был предан суду шляхетского руководства⁷. Его обвинили в том, что, не допуская помещиков к руководству, он-де, мол, подрывал силы восставших. Все распоряжения Калиновского отменялись, его товарищи повсюду отстранялись от дел. В протесте на имя варшавского Жонда Калиновский дал следующую оценку этих событий:

«Провинциальный комитет уступает и слушается главу восстания потому, во-первых, что не желает начинать пагубных для революции раздоров и несогласий, и, во-вторых, потому, что не чувствует себя достаточно сильным, чтоб вырвать руководство дел из рук своих противников. Однако же члены комитета считают своим долгом объявить вместе с тем, что они считают гибелью и изменой революции передачу руководства в руки контрреволюционеров — всегдашних врагов и революционного движения вообще и начал манифеста от 22 января (т. е. освобождения крестьян.— А. С.) в особенности, что они (т. е. Калиновский и его друзья — примечание члена Жонда, дающего изложение этого документа. — А. С.) протестуют против такого решения Центрального комитета, снимают с себя всякую ответственность перед будущностью за все ошибки и за все потери и несчастья, которые принесет, противное духу и тенденциям восстания, руководство литовским делом».

Отстранение группы Калиновского от руководства сделало невозможным осуществление подготовленных планов расширения восстания на восток. Повстанческие отряды гибли один за другим под ударами гвардейских полков, брошенных царем против восстания. В конце апреля на литовско-латвийской границе, в районе местечка Биржи (Биржай), в трехдневных упорных боях были рассеяны отряды Сигизмунда Сераковского, а сам он, тяжело раненный, попал в плен и вскоре был повешен в Вильно. Трагически закончилась и попытка Звеждовского прорваться в глубь России. Его отряды были разбиты, а сам он позже погиб в бою. Не удалось и казанское восстание. Выданные предателем революционеры были арестованы, а руководители казанского заговора по приказу царя повешены. Из всех видных революционных деятелей Белоруссии только Калиновский с небольшой группой соратников продолжал борьбу за демократизацию восстания. В начале апреля 1863 г. он был назначен на пост комиссара Гродненской губернии. Гейштор был вынужден пойти па эту уступку по требованию революционно-демократической части повстанческого лагеря. Гродненская губерния стала как бы опорной базой революционного демократизма в Белоруссии и Литве. Военным руководителем повстанцев здесь был В. Врублевский. С прибытием Калиновского, который возглавил политическое руководство отрядами и гражданской администрацией на местах, борьба вступила в решающую фазу.

Деятельность Калиновского на посту революционного комиссара в губернии — образец революционной гибкости в борьбе за демократические принципы в чрезвычайно трудной обстановке. Надо иметь в виду, что за ним пристально следили шляхетские элементы, участвовавшие в восстании. Еще при назначении па этот пост Гейштор приказал Калиновскому рассматривать помещиков как живительную душу восстания. Калиновский же, прибыв на место, стал действовать в прямо противоположном направлении. Если помещики примкнули к восстанию в надежде на скорую интервенцию и саботировали осуществление уже изданных декретов, передававших часть земли в собственность крестьян, то Калиновский рассматривал осуществление этих декретов как первый шаг на пути демократизации восстания. Уже в своем приказе о вступлении в должность Гродненского комиссара он писал, что намерен сурово наказывать всех, кто будет саботировать осуществление провозглашенной программы восстания. С этой целью Калиновский разработал подробную инструкцию для всех членов революционной организации, для всех начальников повстанческих отрядов. В инструкции указывалось, что основная задача — привлечение как можно более широких масс народа к борьбе. Восстание должно носить характер подлинно народный. Вооруженным силам вменялось в обязанность повсюду в селах, хуторах, местечках провозглашать прекращение феодальных повинностей, следить за тем, чтобы ни помещики, ни царская администрация не угнетали крестьян и чтобы земельные наделы, находившиеся ранее в пользовании крестьян за повинности, т. е. барщину или оброк, переходили бы в их собственность безвозмездно. Повстанцы, по мысли Калиновского, должны были стать стражем народных интересов, защитниками крестьян от всех происков поработителей. В создавшихся условиях это была правильная и последовательная борьба за превращение восстания в крестьянскую революцию. С поразительной энергией и самообладанием, в окружении явных и тайных врагов боролся Калиновский за осуществление своего замысла. О трудностях, которые ему пришлось преодолевать, ясно говорит следующий факт. Ко времени его прибытия повстанческие отряды Гродненщнны не превышали 2000 бойцов, а против них были брошены части, насчитывавшие около 40 000 штыков и сабель. Только умелое руководство Калиновского и Врублевского и поддержка крестьян, снабжавших повстанцев всем необходимым и выводивших их по тайным тропам из окружения царских войск, позволяли противостоять таким огромным вражеским силам.

Несмотря на явное превосходство, царским войскам приходилось не раз бежать от повстанческих отрядов. Превосходно зная местность, повстанцы наносили внезапные удары, проводники-крестьяне заводили карательные отряды в засады, кружили их по болотам и лесам до полного изнурения, заставляя ночевать в глухом лесу, подставляя под удары партизан.

Отважным партизанским командиром показал себя в этих трудных боях В. Врублевский. Отличный стрелок и наездник, он первым вступал в сражение и последним выходил из боя. Не раз он с кучкой храбрецов прикрывал отход повстанцев. Его всегда окружали молодые повстанцы — бывшие его питомцы, воспитанники егерской школы; все они, как один, ушли по его зову в отряд. Являясь военным руководителем всех отрядов, действовавших в Гродненщине, Врублевский несколько раз, умело сосредоточивая разрозненные силы, наносил поражения довольно крупным карательным отрядам. За его голову была назначена крупная награда. По приказу Муравьева-вешателя был создан специальный «летучий отряд» для поимки Врублевского.

Непосредственное участие в руководстве военными операциями повстанцев принимал и сам Калиновский.

Весь край был густо насыщен царскими войсками, и на всех дорогах стояли караулы, повсюду шныряли разъезды и патрули, задерживавшие всех сколь-либо подозрительных лиц, а по временам вообще прекращавшие всякое передвижение населения. Однако Калиновский пренебрегал опасностью, находил возможность разъезжать по обширным просторам Западной Белоруссии, проверяя деятельность местной повстанческой администрации. От подчиненных он требовал, чтобы они не сидели на одном месте, были все время в движении, в работе, и это он делал прежде всего сам. Действовал он смело, дерзко. Переодевшись в мундир высокопоставленного чиновника министерства внутренних дел, владея несколькими языками и превосходно зная царские законы и приказы Муравьева (вот где пригодилось юридическое образование), Калиновский в сопровождении одного-двух товарищей, одетых так же, как и он, смело разъезжал по всему краю. На помещиков Калиновский наводил ужас, но повстанцы и население с любовью произносили его имя. Белосток, Кобрин, Пинск, Брест, Гродно отстоят друг от друга на сотни верст. В течение двух-трех недель Калиновский успевал объехать отряды, расположенные вблизи этих городов. Повсюду он прибывал к заранее намеченному сроку и никогда не опаздывал. Кто же мог задержать чиновника из столицы, проверяющего деятельность полиции по подавлению мятежа?

Сохранилось несколько мемуарных свидетельств о посещении Калиновским повстанческих отрядов. Наиболее ценные из них принадлежат перу адъютанта В. Врублевского — Арамовича. Скупые строки эти стоят многих страниц. К прибытию комиссара повстанцы тщательно готовились. Калиновский обходил ряды бойцов, осматривал вооружение и снаряжение, затем, приняв рапорт командира, в непринужденной беседе разъяснял повстанцам ход дел, ставил задачи. Он не любил официальных речей перед строем и прибегал к ним в крайних случаях, когда надо было за неимением времени обратиться сразу ко всем. Если задерживался в отряде, подолгу сидел у костров, деля с повстанцами скудный ужин и ведя беседу. Простой, задушевный товарищ, вдумчивый и отважный руководитель — таким остался Калиновский в памяти людей, сражавшихся вместе с ним. Насколько резко отличался он от шляхетских деятелей восстания, свидетельствуют признания одного из членов варшавского Жонда, близко его знавшего. Отметив, что величайшей и неисправимой ошибкой Жонда была передача руководства восстанием в Литве и Белоруссии в руки помещиков, член Жонда писал: «Белые» (т. е. шляхтичи-повстанцы.— А. С.), получив власть в свои руки, совершенно удалили от участия в управлении живой, молодой, собственно революционный элемент. Важные должности комиссаров, начальников воеводств и уездов доставались почти исключительно... гнилым шляхтичам-помещикам. Только один подлинный революционер, Калиновский, был комиссаром Гродненской губернии, и потому только там существовала кое-какая администрация. Вообще главы воеводств были трусы, тяжелые на подъем негодяи. Недостаток столь важен, что его можно назвать одной из крупнейших причин гибели литовского восстания. Виленское отделение, дожидаясь всякую неделю французов, не обращало почти никакого внимания на военную отрасль восстания. Дела были просто оставлены на произвол судьбы. Отряды поднимались и гибли на всем пространстве Литвы, но никто не думал о судьбе их». С этими словами нельзя не согласиться. Как показали дальнейшие события, одной из главных причин поражения повстанцев не только в Литве, но и в Польше был классовый эгоизм его дворянско-шляхетского руководства.

Ломая саботаж примкнувших к восставшим помещиков, отражая натиск многотысячной карательной армии, повстанческие отряды Гродненщины, руководимые Калиновским и Врублевским, стойко боролись за народные интересы, с оружием в руках защищали угнетенное крестьянство. Иногда в исторической литературе, как советской, так и польской, высказывается мысль, что Калиновский, будучи демократом по своим взглядам, не сумел последовательно провести свои убеждения в жизнь, отказался от них, пошел на губительное соглашение с польским патриотическим дворянством. С этим утверждением нельзя согласиться. Вся деятельность Калиновского в любых, самых трудных и сложных условиях всегда была подчинена задаче свержения крепостничества и самодержавия силою восставшего народа. Он был превосходным тактиком, понимавшим значение восстания в Польше, считавшим возможным в создавшихся условиях временное объединение крестьянского движения с польским шляхетско-буржуазным движением. Он вступил в этот вынужденный союз не для услужения шляхте, не для защиты ее интересов, а для увеличения повстанческих сил, усиления антицарского фронта, ликвидации гнета польских, белорусских, русских помещиков.

Во всей своей деятельности на посту революционного комиссара (апрель — июнь 1863 г.), а это был самый трудный и сложный период борьбы, Калиновский во главу угла ставил защиту крестьянских интересов. Он превосходно, до деталей, знал нужды своего края, положение в деревнях и селах Гродненщины. В документах, им изданных, мы находим прямое указание о том, чтобы революционному комиссару губернии немедленно сообщали фамилии и местожительство крестьян, отличавшихся в борьбе с карательными отрядами. Находим требование, чтобы на командные должности повсюду назначались крестьяне. Для Калиновского народ был решающей силой начавшейся битвы, и именно ему он старался передать всю полноту власти в повстанческом лагере.

Демократизм Калиновского, глубокое знание им положения в крае очень наглядно проявились в так называемой Миловидской операции. Суть этого события в следующем. Несколько деревень в Слонимском уезде во время реформы было лишено помещиками земли. Крестьян заставляли переселяться па песочек, бросать обжитые усадьбы, огороды, сады, политые их потом поля. Никакие жалобы — ни губернатору, ни царю, ни в суды, ни в Сенат — не помогали.

Крестьяне отказывались от предложенного им «освобождения». В дело ввели войска. Зачинщиков высекли, расквартировали по селам солдат на постой, вконец разоряя крестьян. Скрученные, как говорится, по рукам и ногам, лишенные возможности сопротивления, крестьяне, как умели и могли, все же продолжали борьбу, не страшась ни розог, ни пуль. Так прошло более двух лет. В мае 1863 г. положение изменилось. Калиновский сосредоточил в этом районе почти все свои военные силы. Повстанцы стали лагерем в Миловидских лесах, оседлав Варшавско-Бобруйское шоссе. Атака карательного отряда, вышедшего из Слонима, оказалась неудачной. Спасаясь от меткого огня повстанцев, цепи карателей попали под свой же картечный огонь и в панике отступили. Потеснив войска, повстанцы взяли под свой контроль большую часть Слонимского уезда. По приказу Калиновского немедленно было организовано несколько летучих отрядов. Передвигаясь на почтовых тачанках и верхом, повстанцы в короткое время объехали близлежащие деревни. Повсюду они собирали крестьян, провозглашали их собственниками земли («батьковщины», т. е. дедовских наделов), объявляли о прекращении феодальных повинностей, разгоняли царскую полицию. Во многих селах повстанцы конфисковывали в имениях припасы и раздавали их крестьянам. Народ радовался провозглашенной, наконец, долгожданной свободе и принимал повсюду торжественную присягу на верность восстанию. В июне 1863 г. Калиновский возвратился в Вильно. Он вновь вводится в состав Виленского комитета, руководившего восстанием на территории Белоруссии и Литвы. Выдвижением Калиновского Жонд хотел прикрыть свои ошибки, поднять в массе народа свой авторитет. Опираясь на повстанческие отряды края, на поддержку своих товарищей, Калиновский в июле 1863 г., после упорной борьбы с группой Гейштора, провозглашает автономию Литовского комитета. Не отрицая первенствующей роли варшавского Жонда, он соглашается выполнять только те приказы, которые считает правильными и соответствующими конкретным условиям края. Иными словами, не порывая союза с восстанием в Польше, принявшим шляхетско-буржуазный характер, Калиновский намерен был повести восстание в Литве и Белоруссии по пути крестьянской революции. Для этого он хотел развязать себе руки. Он долго боролся за это и достиг желаемого.

Решение Калиновского было поддержано подавляющим большинством революционных деятелей края. Пора, наконец, говорила революционная молодежь, сбросить эту зависимость, которая нас губит. Нельзя такой бестолковой голове, как варшавское руководство, доверить судьбу края, говорили другие. Представителя Жонда в Вильно Калиновский назвал «злым гением» литовского восстания. Варшавский Жонд, получив известие о решении Литовского комитета идти своим, демократическим путем, заявил решительный протест, оставленный Калиновским без внимания. Из Варшавы прибыл специальный делегат, чтобы отговорить Калиновского от принятого решения. Но переговоры окончились ничем. Пытались действовать угрозами, но не достигли цели. Полученную самостоятельность он терять не хотел, и не потому, что был сепаратист или чрезмерно честолюбив, как утверждали его недруги, а потому, что боролся за интересы крестьян и не хотел сходить с этого пути, не хотел ставить святое дело в зависимость от произвола своих ненадежных союзников-дворян.

Условия, в которых находились восставшие в июле 1863 г., были очень тяжелыми. Лучшие отряды были рассеяны, наиболее способные и решительные командиры погибли в битвах с превосходящими силами врага. Польское дворянство, разуверившееся в помощи англо-французских правящих кругов, напуганное возрастающим сопротивлением крестьян и решительностью Калиновского и его друзей, отходит от восстания, смыкается с крепостническим царским правительством, пресмыкаясь у ног царского сатрапа Муравьева-вешателя. Сердца всех помещиков края были преисполнены благодарности Муравьеву, вставшему на защиту классовых интересов дворянства. Выражая эти чувства, один из минских помещиков писал осенью 1863 г.: «...Крестьяне восстали против помещиков, чтоб не платить им (оброк) и не отрабатывать на них повинности, но, наказанные правительством, успокоились... усомнились в добрых последствиях поднятого бунта и сделались спокойнее, по крайней мере не смотрят дико на «ляхов», как они обыкновенно называют своих панов...»

Письмо это довольно точно передает чувство признательности и благодарности царскому правительству, наполнявшее сердца всех помещиков края. Именно эту семейку негодяев, сомкнувшихся вокруг Муравьева-вешателя, имел в виду Калиновский, когда писал, что царизм пропагандирует лживую теорию братства крестьянина с помещиком и жандармом, которое скрепляется казачьей нагайкой. Он резко выступил против помещиков края, которые, пресмыкаясь перед царизмом, восхваляли его колонизаторскую политику, оправдывая свое предательство космополитической болтовней об отсутствии национальных различий. В борьбе с этими предателями Калиновский и его соратники выступили как подлинные защитники социальных и национальных прав белорусов и литовцев. Весьма характерно для понимания их идеологии то обстоятельство, что всегда они подчеркивали, что являются выразителями попранных прав своего народа. Это даже проявилось в таких внешних факторах, как форма обращения к населению. Последовательно осуществляя принцип равноправия каждого народа, они писали свои воззвания на белорусском и литовском языках — близких и родных для коренного населения края. Эти революционные прокламации, возникшие в ходе освободительной борьбы, явились ценным вкладом в демократическую культуру белорусов и литовцев. Глубокое уважение Калиновского к своему народу проявилось также и в том, что в качестве пароля он использовал следующее обращение:

«Кого любить?
— Люблю Беларусь!
— Так взаимно».

Деятельность Калиновского как верховного руководителя восстания в Белоруссии и Литве была многогранна. Ему приходилось заниматься весьма разнообразными вопросами: руководить военными операциями, заботиться о снабжении повстанческих отрядов, восстанавливать после арестов и провалов гражданскую администрацию, писать прокламации и приказы, принимать прибывающих повстанцев, инструктировать их и т. п. Конечно, он никогда бы не справился с этими обязанностями, если б не имел деятельных и способных помощников, среди которых были и его товарищи по университету и партизанским отрядам Гродненщины: Т. Далевский, И. Ямонт, И. Зданович.

Одной из важнейших задач, вставших перед Калиновским, была борьба против попыток царского правительства исказить характер восстания и программу его руководства. Спекулируя на ошибках варшавского Жонда в аграрном и национальном вопросах, царизм стремился внушить крестьянству, что восстание — это затея только польских помещиков. В своих обращениях к народу «земли литовской и белорусской» Калиновский разъяснял крестьянам, что их борьба отлична по своим целям и задачам от польского шляхетского движения и царский сатрап Муравьев обманывает их, заявляя, «что это помещики поднялись, чтоб возвратить барщину. Он хочет замутить воду, чтоб в мутной воде по-прежнему ловить рыбу. Но дело наше не дело панское, а дело справедливой вольности, к которой издавна стремились деды и отцы ваши... Миновала уже барщина, миновала кривда, и никакая сила ее не вернет... Никто не смеет кривдить простого человека... Земля уже ваша».

Муравьев организовал в июле — августе шумную кампанию подачи на имя царя верноподданнических адресов, стараясь этим создать видимость подавления всякого революционного движения. Калиновский немедленно разоблачил этот маневр. Он доказал, что подписи под этими адресами ни в коей мере не выражали подлинных чувств населения края. За исключением кучки предателей из среды польского дворянства, сознательное население отказывалось ставить свои подписи, и для сбора их были созданы специальные воинские команды, разъезжавшие по городам и местечкам.

С целью избежания жертв и сохранения кадров восстания Калиновский отдал приказ не воздерживаться от подписи этого лживого документа и одновременно организовал кампанию протеста. Был составлен контрадрес, подписанный в короткий срок почти 250 000 человек. В этом документе, написанном Калиновским, подчеркивалось, что население края признает своим законным представителем не царскую администрацию, а революционное правительство. Публикуя тексты контрадреса в революционной прессе, Калиновский указывал, что это подлинное выражение истинных чувств населения края, свидетельство решимости продолжать борьбу за свободу, естественное дополнение к той мужественной борьбе, которую ведет народ против царизма на протяжении восьми месяцев, доказательство того, что царское правительство чуждо подавляющей части населения. Калиновский подчеркивал, что, организуя подачу лживых адресов, Муравьев тем самым хотел создать видимость законности своего господства в крае, оправдать чудовищные репрессии против народа. Но эти жестокости — доказательство не силы, а слабости, последняя попытка удержать ускользающую из рук добычу.

В этот период — период обострившейся борьбы Калиновскому пришлось также выступить и против происков реакционного католического духовенства — епископата Виленского и Ковенского, которые попытались, спекулируя на чувствах верующих, использовать религию для борьбы с восстанием.

В начале сентября руководители католической церкви по всей территории Белоруссии и Литвы обнародовали пастырские послания и почти одновременно произнесли проповеди, призывающие народ сложить оружие и покориться царской администрации. «Безусловно, предайтесь на волю высшего в нашем крае начальства... не упорствуйте, дети мои, в покорности перед правительством», — писал ковенский епископ Воланчус. Ему вторили виленские ксендзы. Во всех костелах края эти обращения епископов ксендзы «прочли как по команде». Если учесть, что в Литве, и Белоруссии проживало свыше 2-х миллионов католиков, то можно себе представить, какие дополнительные трудности пришлось преодолевать руководителям восстания в связи с выступлением ксендзов. Надо было, не оскорбляя религиозных чувств верующих, раскрыть подлинный лик духовных пастырей, показать, что они менее всего руководствовались интересами религии. Эта задача была решена руководителями восстания блестяще. Немедленно было обнародовано написанное Калиновским обращение, адресованное епископу Воланчусу и Виленской римско-католической консистории.

Разоблачая вероломство и предательство руководителей костела, Калиновский писал, что в своих обращениях к народу они назвали святую борьбу за свободу против самого дикого насилия бунтом; мужественных борцов, отдающих свою жизнь за всеобщее счастье, за веру, назвали бунтовщиками; извечного врага отечества и народа, беспощадного гонителя католиков, на руках которого кровь людская, величают справедливым и милостивым монархом, а подлое подчинение угнетателям признают святой обязанностью верующего. «Да, прелаты, трудно было в более кратких словах выразить столько кощунств! И никогда еще вторая божья заповедь — «не будешь для обмана употреблять имя божье» не была более торжественно растоптана и поругана. И кем же? Теми, кто должен хранить в чистоте божьи заповеди!» Поступок епископов Калиновский назвал грешной слабостью и продолжал: «Воскликнем вместе с вами, вместе с правдой высокой — видимо, количество грехов наших неимоверно возросло, если Всевышний пастырей наших лишил самопожертвования и стойкости. Ничто — всякие страдания, убийства, пепелища для народа, поднявшегося на правое дело, но слабость в тех, кто считает себя примером выдержки, постоянства, самопожертвования, но разложение, идущее сверху, отсутствие стойкости у них — вот боль самая сильнейшая из всех страданий». Напоминая, что даже папа Римский не решился проклясть восставших, Калиновский иронически восклицал: а не есть ли тяжкое грехопадение ксендзов в том, что они поступили вопреки воле наместника Христа на земле! И разве это согласуется с божьими заповедями — провозглашать заведомый обман с церковных амвонов, предназначенных для обращения к богу с самыми чистыми и правдивыми движениями души. Подробно разбирая грехопадение епископов, Калиновский заранее отводил возможное оправдание их поступка приказом царской администрации: «Вы скажете, что были зажаты как бы в железные клещи ужасным насилием, что у вас было только два пути — или издание ложного обращения, или принятие на костел тяжелого преследования. Вы как бы из двух зол выбрали наименьшее. Это вам посоветовала мудрость земная, именуемая глупостью, а не христово учение, которому вы служите. Пусть люди этого мира руководствуются дипломатическими маневрами, но вы, жрецы, которые должны быть незапятнанными представителями Христа, должны руководствоваться только правдой и никогда не выбирать зла, даже и наименьшего... Далекими должны быть от ваших сердец всякие земные опасения, всякая осторожность мирская, когда вы исполняете святую вашу обязанность...» В заключительных строках своего письма к епископам Калиновский призвал служителей культа «употребить все средства для ликвидации вредных последствий своего обращения».

Своевременно предпринятый Калиновским шаг в значительной мере затруднил использование религии для подавления восстания. Правда, в полной мере парализовать деятельность отлично вышколенного церковного аппарата не удалось, но все же поступили сведения, что в ряде мест ксендзы не решились зачитывать обращение епископов к пастве. Да и сам епископ Воланчус в письме на имя Муравьева жаловался на падение своей популярности. «Народ ропщет и негодует па меня... влияние мое, много уже пострадавшее, с каждым днем уменьшается. Из разных мест епархии я получаю упреки... Положение мое сделалось невыгодным». Взятые в плен повстанцы также отмечали, что своим посланием и публичными проповедями против восставших Воланчус «в высшей степени раздражил против себя народ, совершенно уронил себя... Это было поводом ко многим пасквилям и угрозам, что, впрочем, и прежде часто случалось». Они указывали, что епископ был в их глазах трусом и народ не верил его словам и обещаниям, менявшимся смотря по обстоятельствам.

Калиновский и его товарищи, встав вновь у руководства восстанием в Литве и Белоруссии, приняли меры к восстановлению разрушенных группой Гейштора связей с «Землей и Волей». Для установления единства действий с русскими революционерами был послан в Петербург соратник Калиновского Владислав Малаховский. Он вел переговоры с представителями Центрального комитета «Земли и Воли» и просил усилить помощь повстанцам. Но ослабленная арестами, потерявшая своих лучших руководителей, организация сама нуждалась в помощи. Малаховский сообщил об этом в Вильно и просил Калиновского «для пользы революции» помочь «Земле и Воле» в восстановлении типографии, что и было сделано. Совместные действия русских и белорусских революционеров не прекращались вплоть до поражения восстания и роспуска «Земли и Воли» весной 1864 г. Немногочисленные уцелевшие от ареста члены русской революционной организации вели полную опасности и героизма работу по оказанию помощи повстанцам. Они высылали им оружие и боеприпасы, передавали военные карты, сообщали маршруты карательных экспедиций. Некоторые члены организации перешли в ряды повстанцев и сражались плечом к плечу со своими польскими, белорусскими, литовскими товарищами. Установлено, что из минского гарнизона в отряд Трусова перешел ряд офицеров и юнкеров во главе с поручиком Ельчаниновым и несколько офицеров из 3-й артиллерийской бригады, стоявшей в Слониме. Русские офицеры дрались в отрядах Врублевского. В Ковенской губернии среди начальников повстанческих отрядов встречаются имена русских офицеров: Булатова, Сузина, Антановича, Чижика и др. В Минской губернии одним из отрядов командовал офицер Борисов. Иногда революционно настроенные и сочувствующие повстанцам русские офицеры делали вид, что потеряли след ушедших в леса партизан, прекращали преследование и отводили свои отряды в противоположную сторону. Подобным образом в гвардейском Финляндском полку действовала группа, руководимая подпоручиком В. И. Бартеневым (позже членом русской секции I Интернационала). Эти случаи были настолько распространены, что Муравьев доносил о них высшему начальству и требовал предания военно-полевому суду значительной группы офицеров «за пособничество мятежникам». На протяжении всего восстания в частях карательной царской армии распространялись прокламации русских революционеров. Были случаи, как, например, в Брестской крепости, когда прямо па плацу и на стенах казарм находили приклеенные воззвания: «К русским войскам в Польше», «Что надо делать войску?» и др. Власти подняли тревогу, когда однажды на фонарном столбе посреди Брестской крепости была найдена рукописная прокламация, призывающая гарнизон повернуть оружие против царя и встать на сторону повстанцев:

«Товарищи! Вы несчастный народ! Вы оставляете отца, мать, братьев, сестер, родных, жену, детей, хозяйство, скитаетесь по чужим краям далеко от Родины 15—20 или 25 лет, трудитесь, работаете, как лошади, теряете ваше здоровье, имущество, жизнь. И какое блаженство предстоит вам после выслуги лет? Опять скитаться и просить милостыню! А немного спустя ложиться в могилу. Братцы! Ни у какого царя на земле нет такой чертовской службы... Поляки, как добрые христиане, не хотят вас ни резать, ни обижать. Они только защищают себя, ибо они хотят жить у себя дома, со своими семействами и заниматься своим хозяйством и не хотят, чтобы их мучали так, как вас мучают чертовскою и разорительною службою. Поляки хотят, чтобы и им и вам можно было жить на свете так, как бог приказал, а не так, как черту угодно. Соединитесь с поляками... У них уже есть многие из наших, которые поняли, в чем дело...»

К сожалению, не удалось установить состав революционной группы, действовавшей в годы восстания в Брестской крепости, но сам факт ее существования, смелых ее действий говорит, что даже в самых отборных частях царизма повстанцы находили сочувствие и поддержку.

Одну из последних попыток призвать русский народ к оружию для оказания помощи повстанцам предпринял член московского отделения «Земли и Воли», близкий товарищ Калиновского Ю. Бензенгер. Весной 1864 г. он написал специальную прокламацию «Голос из народа». Эпиграфом ее был девиз «Колокола» — «Зову живых». В прокламации говорилось, что на западе страны повстанцы зажгли зарю общей свободы, которую надо превратить в пламя народной войны против деспота-царя, на совести которого сотни замученных бойцов. Царь, пресмыкающееся у трона дворянство, духовенство — вот поработители отечества, и свобода родины может быть завоевана только пролитием крови тиранов. Обращаясь к молодежи, Бензенгер призывал ее встать во главе народа и повести его на борьбу с царем-деспотом, царем-злодеем, завершить дело, начатое Пестелем, Рылеевым, Герценом. Свою прокламацию Бензенгер намеревался переслать Калиновскому, но не успел.

Калиновский показал себя человеком, глубоко понимавшим зависимость военных действий повстанцев от политической обстановки в стране. Он встал у руководства восстанием, когда основные отряды были разбиты, когда закончились неудачей прямые попытки превратить восстание во всероссийскую крестьянскую революцию. Но он не оставлял надежд на возможность осуществления этого замысла и подчинил всю свою деятельность защите интересов крестьян, понимая, что успехи повстанцев Белоруссии в этом отношении могли оказать революционизирующее влияние и на крестьян соседних губерний России. Поэтому от руководителей повстанческих отрядов Калиновский требовал прежде всего защиты крестьян. Он меняет тактику вооруженной борьбы, понимая, что восстание, лишенное поддержки основной массы населения России, не может принять методы регулярной войны. Для этого не было ни необходимых военных кадров, ни оружия, ни времени на создание и обучение крупных военных соединений.

С июля — августа 1863 г. повстанцы прекратили организацию крупных пехотных отрядов. Формировались небольшие, в несколько десятков бойцов конные группы. Каждый кавалерист имел, кроме того, запасную лошадь. Отсутствие обоза позволяло таким подвижным отрядам совершать продолжительные марши и быстро ускользать от преследования превосходящих карательных сил. Отряды появлялись то в одном, то в другом месте, наносили удары по гарнизонам, громили становые полицейские квартиры, волостные канцелярии, нападали на усадьбы и исчезали так же быстро, как появлялись. Широко использовался и другой метод действий. Создавались и не постоянно действующие отряды, базирующиеся на укрепленный лагерь. Отдельные группы, состоящие из крестьян, батраков, рабочих, ремесленников и арендаторов, в случае необходимости доставали спрятанное оружие, собирались для решения той или иной задачи, а затем опять расходились по домам, прятали оружие. Каратели, прибывавшие на место, ничего не находили. Кругом были только мирные земледельцы.

Усилия революционных демократов Белоруссии и Литвы, насколько это позволяли исторические условия того времени, не пропали даром. В целом ряде районов — Гродненщине, на севере Витебщины, Жемайтии (Жмуди) им удалось придать борьбе характер подлинно народного восстания. Неопровержимым доказательством этого является донесение повстанцев Витебщины, посланное Калиновскому в декабре 1863 г. В нем сообщалось о популярности повстанцев и о той в совершенстве поддерживаемой организации, которая имеет место в сельских местностях. «Повстанческие отряды пользуются гостеприимным приютом на зимних квартирах у крестьян. Несмотря на ложные уверения перед всей Европой, что народ этих провинций, освобожденный от ига панов и ксендзов, благославляет Александра и счастлив под управлением муравьевского начала... несмотря на все это, восстание не только существует в Литве, но становится по-настоящему народным и приняло девизом слова: «или жизнь, но жизнь свободная, или смерть, но смерть мужественная, на поле битвы!» Несмотря на пышный возглас свой, что «все успокоилось», Муравьев тревожится... продолжаются рекогносцировки нашего войска...»

В сложных осенне-зимних условиях Калиновский и сплотившаяся вокруг него революционная молодежь энергично боролись за усиление восстания, веря в победоносную крестьянскую революцию, веря, что повстанцы будут поддержаны революционными выступлениями в России и Европе. С наступлением зимних холодов Калиновский, стремясь сохранить основные кадры, отдал приказ распустить до весны большинство партизанских отрядов, выдав рядовым отпускные билеты, укрыть в лесах командные кадры и вооружение, оставить в действии только несколько конных групп на каждый уезд, а с наступлением весны вновь широко развернуть знамя крестьянской войны. Однако этому плану не суждено было осуществиться.

Глава 4. Арест, суд, казнь

Усилия Калиновского, направленные на демократизацию восстания, натолкнулись на непонимание и сопротивление высшего руководителя восстания — варшавского Жонда и его сторонников в Литве и Белоруссии. Как свидетельствует друг и помощник Калиновского Иосиф Ямонт, им приходилось вести постоянные споры с Жондом, «не понимавшим местных отличительных условий литовского края». По заданию Калиновского Ямонт послал в Варшаву несколько обширных донесений, в которых разъяснялись «исключительные условия Литвы» и оспаривалась польза полученных из Варшавы распоряжений. Другой помощник Калиновского, ведавший военными вопросами, указывал: «Отчужденность от Национального правительства, в котором находился уполномоченный комиссар Литвы (официальное наименование должности К. Калиновского. — А. С.), в последнее время самым гибельным образом отзывалась в крае. Исполнение программы, начертанной Национальным правительством с начала войны, не соответствуя местным условиям, вело за собой громадные ошибки».

Калиновский в своей оценке восстания также подчеркивал гибельные последствия вмешательства Жонда в дела края и возлагал на него ответственность за поражение. «Приезд мой в Вильно, — писал он, — наступил во время повсеместного расстройства в Литве как в деле народной организации, так и вооруженного восстания... Восстание приняло характер местный... я мог только дойти к тому результату, что восстания в Литве уже нет, а если есть что-либо, то предсмертные его судороги».

Классовая ограниченность буржуазии и капитализирующегося дворянства, возглавивших восстание в Польше, ошибки Жонда в аграрном и национальном вопросе мешали революционным демократам широко и повсеместно вовлечь крестьян в борьбу. Но основной причиной местного, как выразился Калиновский, характера восстания была политическая несознательность крестьян, стихийность их выступлений, выливавшихся в бунты. Преодолеть эти недостатки Калиновскому и его товарищам не удалось. При всем героизме, энергии, мужестве и стойкости горсть отважных эту задачу не решила и решить не могла. В лагере повстанцев не оказалось класса-гегемона, который силой своей организованности, сплоченности, сознательности мог бы преодолеть крестьянскую неорганизованность и превратить бунтарей-мужиков в сознательных революционных борцов. Вот почему восстание 1863 г. полно контрастов. В одном месте крестьяне совместно с польской интеллигенцией и дворянами (как правило, безземельными) отважно сражаются против царских войск, а в другом, и такие случаи были нередки, вместе с царскими войсками ловят «бунтовщиков», наивно полагая, что тем самым способствуют батюшке-царю даровать народу подлинную волю.

Царизм, используя отсутствие восстания в России, подорвав многочисленными арестами еще летом 1862 г. силы русских революционеров, бросил против повстанцев в 1863 г. трехсоттысячную карательную армию, включив в нее свои лучшие пехотные и кавалерийские дивизии, казачьи и гвардейские полки. Военное превосходство царских войск было громадным. Только в Белоруссии и Литве действовало 123 тыс. штыков и сабель. Общую же численность повстанцев сами царские власти определяли примерно в 70 тыс. человек, но эта цифра, очевидно, преувеличена в 3–4 раза. Даже соглашаясь с официальными данными, мы видим, что царские войска имели подавляющее численное превосходство и к тому же были несравненно лучше вооружены. Можно только удивляться, что при таком соотношении сил повстанцы боролись около года. Держались они прежде всего в тех районах, где привлекли под свои знамена крестьянство.

Полное поражение восстания обозначилось в начале 1864 г. Гибли последние отряды. Врублевский увел за Буг повстанцев Гродненщины. Бежал за границу после поражения отряда отважный Яблоновский (Длусский). Попал в плен и погиб от руки палача Мацкявичус. Царские сыщики выследили и арестовали почти всех членов Виленского комитета, руководившего восстанием. Все туже и туже затягивался узел вокруг Калиновского. Он мог бы легко спастись, уйдя за границу, но менее всего этот отважный человек помышлял о себе. А между тем за ним была организована самая настоящая охота. Уже несколько месяцев прошло с тех пор, как царским сыщикам стало известно подлинное имя руководителя восстания, стало известно, что он скрывался под различными именами и, в частности, проживал под именем Макаревича в Вильно. Пленные повстанцы сообщали, что получали от него из Вильно приказы быть стойкими и непреклонными в борьбе за народное дело. Арестованные члены руководства подчеркивали, что «Калиновский всегда заявлял, что хотя восстание и подавлено, но истинные сыны отечества должны нести все на алтарь его для продолжения борьбы».

Царскими властями были приняты энергичные меры, чтобы выследить и арестовать Калиновского. Наконец, открыли его явочную квартиру. Были получены сообщения, что в доме вдовы поэта Сырокомли Калиновский принимает гонцов от руководителей ковенских отрядов. Организовали засаду. Жандармы торжествовали, но в последнюю минуту кто-то успел предупредить вождя восстания, и, хотя удалось арестовать его друга и помощника Титуса Далевского, Калиновский опять скрылся.

При аресте у Далевского нашли проекты постановлений и распоряжений руководства, рапорты начальников отрядов и другие документы. Отрицать свою принадлежность к восстанию было невозможно, и он признался, что вместе с Калиновским принимал участие в его руководстве. Муравьев торжествовал, не сомневаясь, что теперь-то Калиновский не уйдет: уж кто-кто, а Муравьев и его подручные умели выколачивать тайны. Но Далевский оказался несгибаемым. Он был расстрелян, унеся тайну с собой. В смертном приговоре как главная его вина фигурировал отказ выдать Калиновского. И опять пришлось плести сеть заново. Муравьев даже предположил, что центр восстания находится в Минске. Невдомек было предателю декабристов, обер-палачу и вешателю, что руководитель восстания проживает в двух шагах от его собственного дворца. Может быть, так и остался бы Калиновский на свободе, если бы не нарушил он свое правило — никому не открывать своего убежища, встречаться по делам только на явочных пунктах, меняя их как можно чаще. Только раз он нарушил это правило — завел к себе неожиданно отъезжавшего в Могилев знакомого еще по университету студента Парафиановича и дал ему какое-то поручение. В Минске Парафианович был арестован. И улик-то против него не было — возбудила подозрение фамилия: незадолго до этого у арестованного Далевского был найден паспорт на эту же фамилию. Студента задержали. Парафианович оказался негодяем и трусом и выдал все, что знал. В Вильно полетела шифрованная телеграмма, извещавшая, что руководитель восстания Константин Калиновский скрывается под фамилией Витоженца в Вильно. Он выдает себя за преподавателя гимназии и проживает в здании гимназии в квартире учителя Жебровского. Указанное здание занимало квартал — это был корпус бывшего университета. Его окружили плотным кольцом войск. Начался повальный обыск и проверка документов. Когда в дверь постучали, Калиновский вышел на лестничную площадку со свечой в руке и на вопрос: «Кто такой?» — спокойно отозвался: «Учитель гимназии Игнатий Витоженц». Он был немедленно схвачен.

Это произошло в ночь на 29 января 1864 г. В тот день секретарь Муравьева записал в своем дневнике: «Сегодня взят глава революционной организации Калиновский...» Следственно-судное дело «О дворянине Гродненской губернии и уезда Викентии Калиновском» раскрыло все, что произошло с ним после ареста. Доставленный в следственную комиссию, Калиновский продолжал настаивать, что он учитель Витоженц и никакого отношения к революции не имеет, но, будучи опознан на очных ставках, признал, что он руководитель восстания.

Несмотря на все усилия следственной комиссии, он никого не выдал и вел себя под арестом мужественно. Он отказался давать какие-либо показания о составе революционной организации и ее деятельности, гордо заявив палачам: «Выработав трудом и жизнью сознание, что если гражданская откровенность составляет добродетель, то шпионство оскверняет человека, что общество, устроенное на иных началах, недостойно этого названия, что следственная комиссия как один из органов общественных не может отрицать во мне этих начал, что указания мои о лицах, которые делают чистосердечные признания или о которых следственная комиссия знает иным путем, не могут способствовать умиротворению края, я счел необходимым заявить следственной комиссии, что в допросах насчет личностей, ею указываемых, я поставлен иногда в положение, не соответственное ее желаниям, и должен быть сдержан в своих показаниях по вышеупомянутым причинам. Заявление это сделано в надежде, что следственная комиссия свойственным порядком устранит безвыходное мое положение. Причины и последствия мною хорошо обдуманы, а сознание чести, собственного достоинства и того положения, какое я занимал в обществе, не дозволяют мне следовать по иному пути».

Получив эту отповедь, следователи прекратили свои попытки что-либо узнать от вождя восстания и донесли Муравьеву: «Ввиду такого заявления со стороны Калиновского и вполне обнаруженных его преступлений особая следственная комиссия постановила дело о нем закончить и представить Вашему Высокопревосходительству». В резолюции Муравьева значилось: «Комиссии военного суда вменить в обязанность окончить суд в трое суток и затем военно-судное дело представить во временный полевой аудиториат». И вдруг уже под судом Калиновский потребовал перо и бумагу. Изумлению палачей не было границ. А вдруг неустрашимый испугался нависшей над ним смерти? А вдруг он передумал и даст, наконец, «чистосердечное сознание»?

Калиновский писал всю ночь. Наутро в следственную комиссию, а оттуда во дворец генерал-губернатора доставили из его камеры несколько листков, исписанных твердым ровным почерком. На превосходном русском языке, не скрывая своего презрения к палачам и царским сатрапам, вождь восстания подверг резкой критике все действия Муравьева и его присных, высмеял социальную демагогию вешателя, подчеркнул, что русификаторская кровавая политика царизма обречена на полный провал. Калиновский писал, что отвергает предъявленное ему обвинение во враждебных действиях против России и разрыве государственной общности с ней. Указав, что вопрос о государственном устройстве для него зависит от более важного вопроса — обеспечения народного счастья, он открыто объявил себя врагом тех несправедливых порядков, которые лишают белорусский народ своей государственности и элементарных условий для развития культуры. «...Я мог прийти к тому заключению, — пишет он,— что Россия хочет полного с собой слияния Литвы для доставления счастья здешнему народу. Я не противник счастья народного, не противник и России, если она добра нам желает, но противник тех бедствий и несчастий, которые посещают край наш несчастный».

Высмеивая русификаторскую политику Муравьева, Калиновский писал, что чиновники, собранные им со всех сторон, ничего не сделают для успокоения народа, не задушат национальное самосознание народа, а только вызовут новое восстание. Такая политика не может найти сочувственного отголоска в сердцах жителей страны. Но при иных условиях, указывал Калиновский, «правительство русское более удовлетворительным образом и с большею пользою для обоих народов могло бы решить этот вопрос». Этими условиями он, как известно, считал уничтожение деспотической царской системы. Побежденный, но не сломленный Калиновский верил, что такие времена придут, и, заканчивая свою записку, писал:

«В моем сознании я преступник не по убеждению, а по стечению обстоятельств, а потому пусть и мне будет дозволительным утешаться надеждой, что воссоздастся народное благо. Дай Бог только, чтобы для достижения этого потомки наши не проливали лишней братней крови».

Эта записка, написанная незадолго до казни, ясно свидетельствует, что до последних дней своей жизни Калиновский оставался на позиции последовательного отстаивания социальных (вплоть до полного уничтожения панского землевладения) и национальных (вплоть до требования образования обособленного государства) прав белорусского крестьянства. Но этот же документ показывает, что решение этих проблем он связывал с революционным движением братских народов — польского и русского. Решение судьбы народной он предоставлял воле народа и всегда стремился к тому, чтобы это волеизъявление было подлинно свободным.

Находясь в царском застенке, под строгой охраной, Калиновский нашел способ написать и передать на волю несколько предсмертных писем, в которых призывал к продолжению борьбы за землю и волю.

В историографию эти документы вошли под названием «Писем из-под виселицы». Автографы этих документов пока не найдены, и они дошли до нас в неполном виде, но и в этой измененной форме донесли до наших дней душевный трепет и несгибаемую стойкость Калиновского в своем последнем обращении к белорусскому крестьянству. «Браты мои, мужики родные, — пишет Калиновский. — Из-под виселицы царской приходится мне к вам писать и, видимо, в последний раз. Горько покинуть землю родную и тебя, дорогой мой народ. Грудь застонет, заноет сердце, но не жаль погибнуть за правду твою. Прими же, народ, щедро мое слово предсмертное, ведь оно как бы с того света, только для добра твоего написано... Нет, братья, большего счастья на свете, если есть возможность человеку получить доступ к науке, овладеть мудростью. Тогда только он будет жить обеспеченно, тогда только он сам будет управлять судьбой своей... ибо, обогатив наукой разум и развив чувства, с щедрой любовью отнесется ко всему народу своему. Но как день с ночью не ходят вместе, так не идет рядом наука правдивая с неволей царской. И пока мы будем под гнетом этим, у нас ничего не будет, не будет правды, богатства и никакой науки, как скотину, нас гонять будут не для добра, на погибель нашу...»

Взволнованные строки призыва к борьбе принимали форму стихов:

          Здравствуй же вечно, родной мой народ!
          Пользуясь счастьем добытых свобод...
          Когда же слово перейдет в дело,
          За правду тогда становись ты смело.
          Лишь дружной борьбою ты счастья добьешься.
          Лишь в жизни по правде народ наш сойдется!

Даже в самые трудные минуты борьбы, когда восстание угасало, а над головой Калиновского нависла смерть, он не отчаялся, не потерял веру в конечную победу народа.

Излагая перспективы дальнейшей борьбы, Калиновский в «Письмах из-под виселицы» писал, что нужны не локальные изолированные вспышки, а «понимание духа народного», его потребностей, воли, «разумная расстановка полков народных». Он писал, что, только «поняв дух народа», можно «развить упорство в нескончаемых народных бунтах» и тем самым положить конец социальному и национальному порабощению народа. Призывая к продолжению народной войны, он подчеркивал, что «добровольцев много, но с голыми руками нельзя идти на штыки». Калиновский до последних дней жизни остался несгибаемым революционным демократом, стремившимся внести организованность и сознательность в стихийное крестьянское движение. Однако поражение восстания, крах надежд на скорое выступление народа в России и Европе усилили и в нем ошибочные, присущие крестьянским вождям взгляды. Обращаясь к народу в своем предсмертном письме, он писал:

«Ты, народ, не дожидайся (помощи западных народов, — А. С.), а с чем можешь сражайся за своего бога, за свое право, за честь свою, за батьковщину свою. Для тебя все можно — нож, топор, огонь. Это твои способы (борьбы). Ведь за тобой, лишенным доли, не признают права на самозащиту, ведь тебе ничего нельзя. А когда народы заграничные, в изумлении рты открыв, скажут: сумасшедшие, ты, Народ великий и честный, правдой им ответь — они причина тому, на их совесть это тяжким грехом ляжет».

В этих заключительных строках письма содержится не только страстный призыв вождя крестьянского восстания к народу, призыв к продолжению борьбы, но и виден тот, кто воспринял и понес дальше его незавершенное дело, — виден народник семидесятых годов, видна его вера в народную социальную революцию, его героическая, самоотверженная работа, его убеждения в праве прибегнуть к террору, убийству, взрыву. То, что в годы массового движения, в период вооруженного восстания было только самозащитой, по мере спада движения становилось одним из основных ошибочных методов борьбы.

1 марта Калиновский предстал перед военно-полевым судом. Он и тут держался просто и с достоинством. На вопрос, нет ли у него каких-либо претензий к суду или желания что-либо сказать в оправдание, Калиновский написал: «Показания мои, при следствии данные, вполне утверждаю. К оправданию своему или разъяснению дела ничего более представить не имею». 2 марта военный суд по полевому уголовному кодексу приговорил Калиновского к расстрелу «за принятие звания члена революционного комитета Литвы, а после того главного распорядителя восстания в здешнем крае, а вместе с тем измену государству и склонение к бунту жителей». 4 марта приговор был пересмотрен временным полевым аудиториатом. Оставив формулировку обвинения без изменений, аудиториат по приказу Муравьева изменил решение суда и постановил: «За преступление его, составлявшее высшую степень участия в мятеже против правительства с возбуждением к тому других деятельным распространением и поддержанием восстания... казнить смертью повешаньем». Муравьев еще раз продемонстрировал, что не напрасно носил прозвище вешателя. Его резолюция гласила: «Согласен. Исполнить приговор в Вильно в три дня».

10 марта в десять часов утра приговор был приведен в исполнение. Один из очевидцев казни оставил следующее описание этого трагического события: «Было ясное холодное утро. Калиновский шел на казнь смело... Придя на казнь, он стал лицом к виселице и лишь по временам кидал взоры на далекую толпу. Когда ему читали приговор, он стал делать замечания... назвали его имя — дворянин Калиновский. Он воскликнул: "Нет дворян, все равны!"»

Сообщение об окончательном подавлении восстания и расправе с его руководителем было опубликовано в правительственной печати. Царизм торжествовал победу. По-разному встретили эти вести в общественных кругах. Либералы, пресмыкаясь перед царизмом, славословили палачей. «А Муравьев хват! Вешает да расстреливает! Дай Бог ему здоровья!» — писал в те дни один из столпов либерального языкоблудия. Хваленый дворянский либерализм показал в те дни свое отвратительное лицо. Да и как было помещикам-либералам не хвалить Муравьева-вешателя, если у них, по образному выражению Герцена, была своя Литва в имениях, свои бунтовщики в передних.

Революционная демократия открыто солидаризировалась с шедшими на казнь, защищала их правое дело, протестовала против террора царских сатрапов в Польше и Литве. Не осталась незамеченной и расправа царизма над Калиновским, хотя по условиям времени протест принял своеобразную трагическую форму. Выше указывалось, что член «Земли и Воли» Юлий Бензенгер, близкий друг Калиновского, написал специальную статью-прокламацию, бичующую царскую династию, призывающую народ поддержать с оружием в руках повстанцев Польши и Литвы. Он готовился отослать этот полный сарказма текст Калиновскому еще до получения известия о гибели друга. 1 апреля молодой революционер бросает свой памфлет полковому начальству. На заседании военно-полевого суда Бензенгер заявил: «Статья предназначалась к отсылке в Петербург моему давнему товарищу и другу кандидату С.-Петербургского университета Константину Калиновскому. В бытность мою в больнице я узнал из газет, к крайнему моему прискорбию, что Калиновский казнен Муравьевым в Вильно в прошлом месяце, марте. С той минуты, как не стало моего друга, я решился идти по тому пути, который он мне указал своею мученическою смертью, и желал бы в возможно скором времени принести себя в жертву за освобождение отчизны...»

За свой смелый поступок, за проявление солидарности с казненным другом Бензенгер был приговорен к каторге, из которой уже не вернулся.

Восстание 1863 г. было разгромлено. Тысячи повстанцев пали в боях, пошли на каторгу, в ссылку. Многие бежали за границу, покинули родину. Несмотря на поражение, борьба повстанцев не была бесплодной. Под их ударами царизм был вынужден внести значительные изменения в реформу 1861 г. — снизить выкупные платежи (до 20%), несколько увеличить крестьянские земельные наделы. Это были вынужденные уступки. Как сообщают современники, незадолго до казни Калиновский говорил, что погибает недаром: крестьяне все же имеют землю, а дворян-помещиков вполовину стало меньше.

«Революционеры — вожди тех общественных сил, — указывает В. И. Ленин, — которые творят все преобразования; реформы — побочный продукт революционной борьбы.

Революционеры 61-го года остались одиночками и потерпели, повидимому, полное поражение. На деле именно они были великими деятелями той эпохи, и, чем дальше мы отходим от нее, тем яснее нам их величие, тем очевиднее мизерность, убожество тогдашних либеральных реформистов»⁸. К числу этих деятелей относится и Калиновский — крупнейший представитель революционного демократизма в Белоруссии, создатель вольной белорусской прессы, вождь вооруженного народного восстания, талантливый пропагандист и организатор. Он с наибольшей полнотой и ясностью выразил передовые устремления белорусского народа эпохи падения крепостного права, но он не замыкался в узко-национальную скорлупу, видел и показывал другим необходимость объединения освободительной борьбы белорусского народа с борьбой литовцев, русских, поляков. Оставаясь национальным героем белорусского народа, он так же дорог и другим народам нашей страны. Его имя и сегодня является олицетворением живой, крепнущей связи народов Советского Союза и новой демократической Польши.

Высокую оценку деятельности К. Калиновского дал народный поэт Белоруссии Янка Купала, который еще в юности познакомился с революционными воззваниями повстанцев 1863 г., получив их от одного из уцелевших руководителей восстания, соратника Калиновского — Сигизмунда Чеховича. Я. Купала позже писал в автобиографии: «Помню хорошо, что нелегальная литература, которую я тогда читал, была проникнута ненавистью к царизму и любовью к свободе и независимости».

Указывая на освободительные и патриотические традиции своего народа, другой поэт Белоруссии, Якуб Колас, писал: «Издавна говорили нам черносотенцы всех колеров и мастей: «Ни о каком белорусском народе не может быть и речи, так как у белорусов нет культурных традиций». А ведь 40 тысяч курганов стоят на белорусской земле. И лежат под ними истлевшие кости иноземных захватчиков... Разве поднимать народные восстания, как делали Вощила, Горкуша, Калиновский, и бить непрошенных гостей — это не достаточная культурная традиция!»

Калиновский сохранился в народной памяти как вождь народного, крестьянского восстания, направленного против крепостников-помещиков и царизма. Много лет спустя после подавления восстания 1863 г. имя Калиновского можно было услышать в рассказах крестьян о прошедшей борьбе. Темой этих бесед были вооруженные столкновения с помещиками и царскими войсками, а главным героем этих битв был Кастусь, т. е. Константин Калиновский. Он изображался в виде легендарной силы, несущей крестьянам свободу от ненавистного панского ярма и защищавшей правду и справедливость.

Изучая сегодня в свободной социалистической стране самоотверженную деятельность Калиновского — одного из славных демократов-революционеров, мы ясно видим, что усилий горсти героев недостаточно для успешного руководства борьбой народных масс за свободу, за лучшее будущее. Но мы видим также и помним, как говорил В. И. Ленин, что «беззаветная преданность революции и обращение с революционной проповедью к народу не пропадает даже тогда, когда целые десятилетия отделяют посев от жатвы...» Славная, героическая жизнь Константина Калиновского, отдавшего свою жизнь борьбе за народное счастье, показывает нам, что только беззаветная любовь к трудящимся является источником высоких дум и бессмертных подвигов.